Наследие мертвых
Шрифт:
— Это всего лишь сквозняк, — сказала Дара. — Скоро утро, и я думаю, ты не станешь возражать против того, чтобы немного отдохнуть? Да и мне был это не помешало.
Глава XII
На следующий день, поутру обнаружив вместо Конана лишь странное, весьма поспешно составленное короткое послание, Тариэль мало что понял. Из послания следовало, что киммерийцу немедленно потребовалось вернуться в Бельверус; варвар и прежде отличался непредсказуемостью и способностью совершать действия, продиктованные скорее внутренними причинами, нежели вполне очевидными обстоятельствами. Было ясно,
Собственно, замком обитель князя Гаала назвать было трудно. Огромный, выстроенный из камня нежно-желтого цвета, дом поражал своим изяществом и соразмерностью, надежностью, величием и некоей особой мягкостью линий. Стекла в свинцовых рамах сверкали под лучами солнца, сменившего давешнюю непогодь.
Огромные двойные двери прекрасно сочетались с крыльцом, выдержанном в строгом стиле. По каменной стене сбегал водопад белых роз, на их цветах сверкали капли росы. Тариэль, очарованный этим великолепием, обратил внимание на каменный герб над входом: щит с причудливым изображением геральдического дракона и широкой лентой с высеченной надписью: "Обладать и властвовать". Похоже, князь принадлежал к знатному роду, девиз которого был достоин короля.
— Нравится? — спросил глуховатый вкрадчивый голос.
Тариэль обернулся и увидел невысокого темноволосого человека лет сорока пяти с глубоко посаженными и почти круглыми, как у совы, глазами под тяжелыми веками; одетый во все черное, мужчина производил настораживающее впечатление, впрочем, возможно, таковое цветовое предпочтение было продиктовано желанием значительно увеличить свой небольшой рост.
— Похоже, архитектор обладал отменным вкусом, — согласился Тариэль.
— Да, мой предок, обосновавшись в Нумалии после долгих странствий, не нанял бы бездарностью для сооружения родового гнезда, — кивнул незнакомец, не оставляя сомнений в том, что он и есть князь Гаал. — Ты, вероятно, тот самый мастер, с которым Ингун условился о встрече? Проходи в дом, я ждал тебя.
— Откровенно говоря, я никак не отношусь к числу великих мастеров, — сказал Тариэль, заметив, что Гаал сам почему-то заинтересован в знакомстве с ним, но пока не задавая вопросов по этому поводу, — работаю по заказам ради средств к существованию и любопытства, не позволяющего мне подолгу задерживаться на одном месте.
— Как твое имя? — спросил князь. — Может быть, я о тебе слышал. Я большой поклонник высокого искусства и накоротке знаком со многими хайборийскими художниками. Еще мой предок заложил основу коллекции тавол, которая является моей гордостью…
— Тариэль, — слегка поклонившись, назвался тот. — Я родом из Аргоса.
Совиные глаза Гаала чуть прищурились.
— Это не аргосское имя. И очень, очень странное. Оно настоящее или ты сам так себя называешь?
— Настоящее и было дано мне при рождении, у меня нет прозвища, заменяющего имя, как у многих мастеров, — сказал Тариэль.
— А к какой школе ты принадлежишь? — продолжал допрос Гаал.
— Я самоучка, не придерживаюсь никакого определенного направления. Птица тоже поет, не думая о том, что ей никто не оставил голос.
— И никаких рекомендаций у тебя нет?
— Увы. Я не забочусь о том, чтобы их получать, просто занимаюсь тем, что мне нравится и удается…
— Замечательно! Великолепно! — неожиданно воодушевился Гаал. — Как раз то, что мне нужно. Я не хочу, чтобы работа, выполненная для меня, напоминала нечто, выполненное в каком-либо другом месте, она должна быть, в своем роде, единственной. Если ты еще и талантлив, мы останемся взаимно довольны друг другом.
Он увлек Тариэля за собой. Изнутри дом производил не менее сильное впечатление, чем снаружи. Величественный холл с высоким потолком был залит солнечным светом, который просачивался через вентиляционные отверстия и бил в окна, расположенные по бокам парадной двери. Панели из светлого дуба на стенах отливали мягким блеском, пол был искусно выложен бело-голубой плиткой; лестница с резными перилами, из полированного дуба, вела на галерею разделяясь посередине на два рукава. Не переставая говорить, Гаал проводил Тариэля в элегантно обставленную гостиную и предложил вина, между делом сообщив, что является владельцем обширных виноградников.
— Урожаи последних лет были просто превосходны, — добавил он, зорко следя за реакцией Тариэля. — Ты знаешь толк в хороших напитках; не похож на бродягу, готового пить любую прокисшую бурду. Или ты сам непростого рода, или получил достойное воспитание.
— И то, и другое, — кивнул Тариэль, не вдаваясь в подробности — он не собирался объяснять, что вообще не имеет никакой родословной, а "воспитанием" его манер занимались жена, а не мать и отец.
Гаал тут же вновь перевел разговор на живопись, проявляя недюжинные познания в этой части, так, словно ни что в жизни не интересовало его сильнее. Допрос, хотя и в мягкой форме, длился довольно долго.
— Представь только всю глубину моего несчастья, — произнес затем князь. — Я высоко ценю прекрасное, но боги не даровали мне умения самому владеть кистью! Я безмерно завидую людям, наделенным талантом к живописи, как бескрылое существо может завидовать птицам. Я был отдал все свое состояние за способность, которой столь щедро наделены подобные тебе, но мне остается только смотреть и восхищаться чужими творениями… Итак, Тариэль, я бы хотел испытать тебя.
— Но, господин, — решился возразить Тариэль, — я договорился о работе для Ингуна.
— Ингун, этот молодой повеса, уже успел, пожалуй, забыть о том, что вы вообще условились встретиться, — отмахнулся Гаал. — Но мы обойдемся и без него, — в голосе князя прозвучало нечто неуловимо злорадное, заставив Тариэля насторожиться. — Знаешь ли ты, как в Вендии проходят испытание люди, коим предстоит работать лекарями? Это любопытно! По состоянию глаз человека они в точности должны определить болезнь и способ исцеления, и горе тому кто ошибется — такому приходится расстаться с жизнью. Что скажешь?
— Откуда мне знать, если я не лекарь? — осторожно ответил Тариэль.
— А я приветствую этот достойный способ избавлять мир от самозванцев, несведущих в собственном ремесле. Я тоже далек от медицины, и только искусство является моей истинной и единственной страстью, — голос Гаала понизился до шепота. — Но я не терплю самозванцев, тех, кто своей убогой бездарной мазней позорят самое высокое имя живописца. Оскорбляя богов и людей, они не имеют права жить. Ты согласен?
— Не думаю, что отсутствие таланта заслуживает смертного приговора, — возразил Тариэль, которому подобный поворот беседы нравился все меньше и меньше.