Наследие Сири
Шрифт:
— Иди за повозку, и только попробуй дернуться. Мы отвернемся. — фыркнул словами прямо в лицо, притянув меня за веревку на шее. Запах мяса с травами от него, будто упал мне сразу в желудок, и тот заурчал.
За санями нашла место, где не провалюсь в снег. Он стоял спиной, и держал веревку через плечо. Бежать было бесполезно. Двое лошадей впряжены в сани, хороший высокий короб, внутри обитый шкурами, много соломы, лежала я на очень густом меху, похожем на медвежий, или это буйвол? Я хотела потянуть время, чтобы размять ноги.
— Давай я буду сидеть. Не привязывай руки к ногам,
Он подошел, связал ноги в лодыжках, и перекинул веревку через оглоблю в ногах саней. Руки не связал, но обернул веревку вокруг талии пару раз, и привязал сзади, под ногами возницы. Умно, теперь я смогу лечь, сесть, но дотянуться до ног и до возницы не смогу. Какой ловкий бэдээсэмщик! Но он меня услышал, и не желает вредить, значит доеду живой. Только вот куда?
— Как стемнает, сделаем привал, и перекусим. — говорил он рубленно, сухо, просто информируя о своих планах. Мы тронулись, и желудок еще раз напомнил, что неплохо-бы поесть.
Я смотрела по сторонам, но дорога была мне не знакома. Я два раза ездила до Среднего моря, может, конечно, этого мало, чтобы узнавать дорогу, как свою руку, но она была шире проторена, или снег уже засыпал ее.
— Стой, здесь переночуем, зажигай огонь, корми лошадей — по-хозяйски крикнул всадник вознице. Тот остановился, привязал лошадь к дереву, потом взял поводья у мужика в шубе.
Я радовалась возможности встать, но меня никто развязывать не торопился. Решила помолчать, и посмотреть, что запланировано, а потом уже возникать. Темнело очень быстро. Возница запалил три костра, лошадь выпряг из саней, кинул лапника возле костра, завернулся в шубу, и заснул. Видно было, что человек устал.
— Как тебя зовут? Или мне постоянно кричать тебе «эй»? Я Сири. — молчать было невыносимо — если не узнаю о его планах на меня, так хоть развлекусь.
— Я знаю кто ты, про меня тебе знать не зачем. Говори, что хочешь, или больше ничего не говори мне. — он отвернулся, показывая, что разговор закончен.
— Я хочу «Майбах» и поесть, хочу музыку в ушах, хочу свою собаку подержать в руках, хочу мира во всем мире. — мне было наплевать, что он подумает обо мне.
— Сейчас поешь, а в миру тебе еще рано, ты долго жить будешь, Сири, остальное я не понял, если без этого тебе плохо, надо найти это. — его взгляд стал озабоченным, как будто он действительно переживал, что мне срочно нужен автомобиль, так щедро упакованный немецким автопромом.
— Да не надо мне ничего, поесть, и пройтись, а то ноги затекли, ну и в лесок. Развяжи меня, я помогу готовить еду, я не могу просто сидеть и смотреть, это не очень интересный фильм.
Он поставил на огонь котелок со снегом, и подошел ко мне. Развязал ноги, надел валенки. Привязал веревку на шею, как я ни сопротивлялась, он настоял взглядом. Потом развязал руки, и поднял из саней, поставил на снег возле себя.
— Иди за сани.
Я выбрала местечко. Видимо, мне просто
— Можешь приготовить еду, я выложил из мешка все продукты. — он ослабил веревку, и сел на край саней.
Наблюдал за каждым моим шагом и за моими движениями, когда я разминалась у костра, помешивая кашу. Ламбада в моем исполнении была для него чем-то удивительным. Ты еще макарэну не видел, мужик, там вообще не уследишь что за чем — я неделю училась дома танцевать ее перед зеркалом, я просто гуру макарэны. Особенно в караоке. Эх, в этом мире не хватает музыки.
— Ты умеешь петь? — нужно было о чем-то говорить, иначе в голову лезли апатия и мысли о том, что я могу потерять все, что здесь нашла: семью и друзей, мою лошадку, мои теплые штаны, которые теперь никто не сошьет.
— Зачем мне петь, поют за деньги только смешные и ненужные люди. — он говорил это серьезно.
— Ну ладно, тогда подпевай. На поле танки грохотааали, солдаты шли в последний бой, а молодоооого командира, несли с пробитой головой… — я спела всю песню, да так душевно, что в лесу завыли волки, по-моему, даже пели в ритм.
— Я не понял много слов, Сири, но это грустные слова, да? — он немного смягчился в лице.
— Сколько тебе заплатить, чтобы ты отпустил меня обратно? Я знаю где попросить денег, мужик, только дай знать. Я найду, и отдам тебе, и сделаю вид, что не знаю тебя. — я на минуту подумала, что это может сработать.
— Нет, я не говорю об этом с тобой, у тебя нет столько денег, — он отвернулся, и подошел к костру, перемешал кашу, наложил в миску, и дал мне с ложкой. — ешь, и надо спать. Рано выезжаем утром, сухого мяса поедим с хлебом, только отвар заварю.
Села на край саней, где он сидел до этого, и молча поела. Хотелось пить, но мне предложили только воду, он вынул ее, действительно, из-за пазухи.
Я улеглась, укрылась сначала ноги, потом накрылась шкурой с головой. Он снял с меня веревку, завязал ноги, а конец оставил в руках. Сквозь сон, как мне показалось, через полчаса, полог откинули, и мой похититель завалился под полог, накрыл его, и захрапел за моей спиной. Лишь бы меня не трогал, а так, даже теплее. Я услышала, что возница не спит, видимо, время прошло побольше, и он дал ему поспать, а теперь тот сменил его. Ладно, волки, если что, его начнут жрать первым. Услышим. И заснула.
Тронулись, когда я еще спала, и когда увидели, что я шевелюсь, остановились. Мне в руки дали хлеб и небольшой кувшин с еще теплым чаем. Я подставила под спину шубу, накрылась до груди пологом, и ехала жуя. Со стороны, наверно, «Боярыня Морозова», не меньше. Нам не встретилось ни подводы, ни путников верхом. Я дремала, просыпаясь на кочках, или когда сани останавливались, прежде чем обойти завал. Ближе к вечеру я увидела Среднее море, это была другая, видимо, правая — западная его часть. Мы обходили его с Востока, а здесь, насколько я помню, организуют летние станы васары. Боже, только — бы не к ним, только бы не к дикарям, которые чужаков продают в рабство. Мне стало страшно.