Наследие Сири
Шрифт:
— Отлично, Сига. Принеси нам отвар с медом и молоком, хлеба. И посмотри, что там творится.
Сига ушла, и я снова подперла дверь.
— Отец сказал, что я ушла обратно. Он даже не волнуется наверно, тала Сири. Почему они меня разлюбили, как это произошло? Они говорят, что знают как лучше, а мне так не лучше, мне так очень страшно, и некуда спрятаться — она опустила голову на предплечье и тихонько плакала. Я не стала ее успокаивать, и она засопела. Заснула.
Глава 31
Утром нам ничего не
— Шанари, я с удовольствием поеду и посмотрю на эти прекрасные земли — я шептала, словно сорвала голос. У меня была идея.
— Что с тобой, Сири, что с вашим голосом? — она заметно забеспокоилась.
— У меня очень слабое горло, и я сейчас несколько дней смогу только шептать — вчера я испугалась, и сорвала голос. — я сделала плаксивое лицо, и чтобы не видеть моей очередной истерики, Шанари подала мне плащ.
Я надела плащ, капюшон, и пошла следом за ней. За нами шла Сига. Она усадила меня в карету, и вошла обратно в дом к Шанари.
— Одрус Лим, добрый день, я рада с вами путешествовать — шептала я, не снимая капюшона.
— Почему вы шепчете, и не снимаете этого колпака, Сири?
— О, одрус Лим, вчера в замке случилась совершенно глупая ситуация, и я испугалась, и сорвала голос. Мое лицо сейчас не в лучшем состоянии, я бы не хотела предстать перед вами в таком виде, — я шептала слаще знаменитого змея, что уговаривал Адама и Еву надкусить плод. Я помнила его потные ладошки, когда он сжимал их при нашей первой встрече, и помню этот сальный взгляд, дорогой мой Лим. Ты даже не узнаешь, что станешь моим проводником. Воистину, похоть, подкрепленная каплей надежды со временем делает человека слабым.
— Хорошо, дорогая Сири, берегите горло. Я буду рассказывать вам, и показывать. А вы смотрите в окно. Я обещаю не смущать вас.
— Спасибо, вы такой добрый и внимательный, — я из-под капюшона увидела, как он, сидя передо мной сжимает свои ладони поочередно. Нервничает. Это очень хорошо, Сири. Вот оно — слабое звено.
Я протянула руки вперед, словно ищу его руки, и подняла ладони кверху. С одной стороны, это было жестом открытости, честности, а с другой — некоей доступности. Этот жест давал надежду Лиму. Он положил ладони на мои, его руки дрожали. Он сжал мои ладошки, я слегка ответила, и тут же высвободила руки, укутала в плащ и повернулась к окну, чуть подняв капюшон.
Мы ехали в этот раз не в сторону города, и я оттягивала край капюшона, чтобы видеть дорогу. Мы двигались вдоль моря не меньше трех часов. Лим передал мне кружку с вином, в руке у него был небольшой кувшин. Сказал, что это скрасит нашу поездку. Я пригубила и поблагодарила его. Ну не станет же он меня спаивать в первый день нашей одиночной поездки.
Дорога повернула от моря к лесу вдали. Когда мы доехали до него, это оказался бамбук, если это был не он, то очень похожая трава. Да, как ни странно, бамбук — это
После довольно темного бамбукового леса дорога спускалась в долину. За которой уже видны были горы. Уже отсюда, на северной стороне горы были видны разносы — гора вырабатывалась огромной лестницей. Она выглядела как одна из сторон пирамиды Хеопса. Сколько лет ее нужно бить вручную?
— Одрус Лим, сколько холодных вы работаете на этой горе? — шептать быстро надоедало, но я терпела.
— Уже три руки холодных. Мы даже не думали, что получится так красиво. Одрус Ваал научил нас многому, и потом все передал мне. Я уже две руки холодных занимаюсь этими рудниками. На южной части есть огромные ямы, которые пробивают глубже и глубже. Там больше камня, который становится железом. — он очень хотел хвастануть, но не мог не упомянуть Ваала.
— Ваш труд — самый важный для этой земли. Здесь, наверно, работает очень много людей?
— Да, приходится почти постоянно быть здесь. Потому что никто не знает множества тайн для этой работы. Их знаем только мы с одрусом Ваалом, — последнее предложение он говорил с улыбкой — ее было слышно так сильно, что я не сомневалась — его рот сейчас расплылся до ушей. — Тут очень много рабов, и тех, кто не имеет денег, они здесь живут постоянно.
— Мне очень интересно посмотреть, как вы проводите работу. — я снова направила к нему ладони, и он охотно из взял в свои. Так мы ехали до подножия горы.
Он взял мою руку, и я вышла из кареты. Я придерживала край капюшона, и иногда чуть поднимала его, чтобы видеть происходящее. Нам на встречу шел человек.
— Одрус Лим, наконец вы вернулись, у нас очень много людей не могут выйти работать, и даже плети не помогают им. — он был обеспокоен, видимо, нормы по выработкам здесь существуют.
— Сейчас я подойду к вам, мастер Тут.
— Одрус Лим, занимайтесь делами, а я пока посмотрю здесь все, не переживайте, так будет лучше, я так переживаю, что вы увидите мое лицо. Оно после того происшествия не очень красиво, — я сжала его ладонь, давая понять, что я с ним, и меня очень беспокоит внешность и его мнение.
— Хорошо, Сири, посмотрите. Я недалеко. — он уходил с Тутом, а я имела шанс все посмотреть, побыть одной. Я отодвинула край своего колпака — капюшона, и увидела, что они уходят влево, там стояли длинные дома из бамбука. Видимо, там жили рабочие, и был их «офис».
Я сняла капюшон, и подняла голову вверх. Гора была не просто большой, а огромной. Каменная лестница, на каждой ступени которой работали молотами и подобием кирки, мужчины и женщины. Лестницы углублялись. По краю двигались люди, запряженные в телеги — волокуши. Они спускали руду к подножию — за домами было видно дым, скорее всего там стоят печи, или где там они плавят эту руду.