Наследие Темного Меча
Шрифт:
— Теперь мы можем поговорить без опасений, — внезапно сказал Дуук-тсарит и откинул капюшон с лица. На сей раз он говорил вслух, хотя и негромко. — Но все же лучше разговаривать потише. Я деактивировал устройства Дкарн-каир, но, возможно, здесь есть и другие, которых я не заметил.
Теперь, когда говорить уже не запрещалось, все вопросы, которые вертелись у меня в голове, вдруг куда-то исчезли. Не то чтобы я собирался задать их сам… Мой господин высказался бы за меня. Однако Сарьон, похоже, тоже растерялся, как и я.
Каталист жевал бисквит, запивая его чаем, и молча смотрел на колдуна. Лицо Дуук-тсарит теперь было хорошо освещено, и оно как будто показалось Сарьону смутно знакомым. Потом Сарьон рассказывал мне, что не чувствовал того всепоглощающего ужаса, какой обычно овладевает человеком в присутствии Исполняющих. Наоборот, ему почему-то было приятно видеть нашего ночного гостя. И еще Сарьон знал, что обрадовался бы еще больше, если бы смог припомнить, кто это такой.
— Простите, сэр… — пробормотал каталист. — Мне кажется, что я знаю вас, но я уже стар, и зрение меня подводит…
Дуук-тсарит улыбнулся.
— Я Мосия.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Постепенно, встретив холодный прием у этого странного черноволосого мальчишки, остальные дети оставили Джорама в покое. И лишь один из них все пытался с ним подружиться. Это был Мосия.
Я думал, что Сарьон вскрикнет от удивления и радости, но он вовремя вспомнил о приказе соблюдать тишину. Каталист начал выбираться из-под одеяла, чтобы крепко обнять старого друга, но Дуук-тсарит покачал головой и жестом велел Сарьону оставаться в постели. Хотя окна в спальне были закрыты шторами, силуэт на фоне света могли увидеть снаружи.
Сарьон пробормотал, запинаясь:
— Мосия… Не могу поверить… Мне так жаль, милый мальчик… Двадцать лет… Прости… Видишь, как я постарел, и память уже не та… Не говоря уже о зрении…
— Не стоит извиняться, отец, — сказал Мосия, обращаясь к каталисту как в давние времена, хотя теперь это было уже не совсем уместно. — Я немного изменился за эти годы. Не удивительно, что вы меня не узнали.
— Ты и вправду изменился, — печально сказал Сарьон, окинув взглядом черное одеяние Дуук-тсарит.
Мосия, похоже, удивился.
— Я думал, вы слышали о том, что я стал Дуук-тсарит. Принц Гаральд об этом знает.
— Мы с принцем Гаральдом редко общаемся, — виновато признался Сарьон. — Он считает, что так лучше — для моей безопасности. По крайней мере, так он мне говорил. Если бы принц Гаральд поддерживал со мной контакт, это повредило бы ему в политике. Я прекрасно все понимаю. Собственно, вот главная причина, по которой я покинул лагерь переселенцев.
Теперь уже Мосия смотрел на Сарьона с печалью и сожалением, а каталист терзался от смущения и чувства вины.
— Я… думал, что так будет лучше, — признался Сарьон. — Там люди смотрели на меня и… если и не обвиняли ни в чем, то… я будил в них воспоминания… — Каталист замолчал.
— Кое-кто говорит, будто вы покинули их ради собственной выгоды, — заметил Мосия.
Я не мог больше сдерживаться и раздраженно взмахнул рукой, возмущенный этими жестокими словами, которые наверняка больно ранили моего господина.
Мосия с интересом посмотрел на меня. Он не слишком удивился тому, что я не произношу ни слова, — как Дуук-тсарит, он наверняка знал обо мне все, что можно узнать, в том числе и то, что я немой. Скорее его удивило то, что я так рьяно бросился защищать своего господина.
— Это Ройвин, — представил меня Сарьон.
— Ваш помощник, — кивнул Мосия.
Как я и предполагал, он наверняка все обо мне знал.
— Ему хочется, чтобы я его так называл, — Сарьон посмотрел на меня и улыбнулся. — Но мне всегда казалось, что правильнее было бы называть его сыном.
Я вспыхнул от удовольствия и смущения, но покачал головой. Олмин знает, что Сарьон дорог мне, как отец, но я никогда не позволю себе такой вольности.
— Он немой, — продолжал Сарьон, без малейшего смущения объясняя мое несчастье.
Впрочем, меня самого немота тоже ничуть не смущала. С физическим недостатком, сопровождающим тебя на протяжении почти всей жизни, свыкаешься как с чем-то вполне естественным. Как я и предполагал, Мосия уже знал об этом, и его дальнейшие слова подтвердили мою догадку.
— Ройвин был совсем ребенком, когда произошло Разрушение. — Этим словом народ Тимхаллана называл теперь то, что случилось с их миром. — Он остался сиротой. После того что ним случилось, он перестал разговаривать. Вы нашли его в опустевшей Купели, тяжело больного, всеми покинутого. Потом Ройвин служил при дворе принца Гаральда, получил образование в лагере переселенцев, и принц направил его к вам, чтобы он записал историю Темного Меча. Я читал ее, — добавил Мосия и вежливо улыбнулся мне. — Все изложено более или менее верно.
Я привык слышать самые разные мнения о своих записях и счел ниже своего достоинства защищать право автора на художественные допущения, тем более что в этих книгах Мосия был одним из главных персонажей.
— Я покинул лагерь переселенцев потому, что считал, что так будет лучше для всех, — сказал Сарьон, возвращаясь к предыдущей теме разговора.
Рука старика, державшая чашку с чаем, начала заметно дрожать. Я встал, подошел к Сарьону, взял у него чашку и поставил на ночной столик.
— А вы неплохо здесь устроились, — спокойно заметил Мосия, оглядываясь по сторонам. — Ваша работа в области математики и литературные труды Ройвина позволяют вам жить весьма обеспеченно. Наши люди в лагере переселенцев живут далеко не так хорошо…
— Они могли бы, если бы захотели, — возразил Сарьон, в котором пробудился былой дух противоречия.
Зная историю его жизни и суть его характера, можно было догадаться, что именно этот дух противоречия заставлял Сарьона искать в библиотеке Купели запрещенные книги. Этот самый дух противоречия побудил его помогать Джораму, когда тот создавал Темный Меч. Благодаря этому духу противоречия Сарьон с такой отвагой перенес Превращение и душа его осталась живой, даже когда тело обратилось в камень.