Наследие звезд
Шрифт:
— Верно, — согласился Ролло. — Очень много. Все, кого они смаковали и сделали частью себя. Они пусты. Собственного у них нет ничего. Они никто и ничто. Чтобы сделаться кем-то…
— Ролло, — прервал его Кашинг, — ты знаешь точно или слышал от кого-то?
— Только то, что слышал от других. Я же говорил вам, что по вечерам от одиночества подбирался к огням лагерей и слушал разговоры людей.
— Да, я знаю, — сказал Кашинг. — Сказки, слухи…
Позже, когда Ролло отправился на разведку, Мэг сказала Кашингу:
— Сынок, я боюсь.
— Пусть Ролло тебя не беспокоит. Он как губка. Поглощает все, что слышал. И не делает попыток рассортировать;
— Но здесь так много странного.
— В том числе и ты, ведьма. Испуганная ведьма.
— Я говорила тебе, вспомни, что моя сила невелика. Способность чувствовать, немного читать мысли. Но для собственной безопасности я преувеличивала свои возможности. Чтобы люди из городских племен меня побаивались. Чтобы можно было жить, получая еду и подарки. Просто, чтобы выжить.
По мере продвижения местность становилась все более унылой. Горизонт далеко. Небо оставалось бледно-голубым. Сильный ветер дул с севера и запада, сухой ветер, вытягивающий последние капли влаги, так что временами им грозила жажда, но потом либо Ролло отыскивал воду, либо Энди чуял ее издалека. Тогда они снова пополняли запасы.
Постепенно всем стало казаться, что посреди этих пересохших пустых просторов они как в ловушке, из которой нет выхода. Все одно и то же: кактусы, выжженная солнцем трава, небольшие зверьки и птицы — ничего не менялось.
— Здесь нет медведей, — жаловался Ролло однажды вечером.
— Так вот что ты делаешь, — сказала Мэг, — ты ищешь медведей?
— Мне нужен жир. У меня почти не осталось запасов. А это страна гризли.
— Ты сможешь убить медведя на Миссури, — сказал Кашинг.
— Если мы найдем Миссури, — добавила Мэг.
Да, подумал Кашинг. Здесь тебя посещает чувство, будто все, что ты знал когда-то, отдаляется, уходит; ничего не остается на месте и, может, никогда там не было: единственной реальностью остается эта вечная пустота. И кажется, что ты уже не на старой, доброй Земле, а на какой-то другой планете.
Дрожащая Змея образовала устойчивый круг, спокойно вращавшийся над головой Ролло, а на краю освещенного костром пространства сгущались тени — попутчики. Где-то там, думал Кашинг, находится место, которое он ищет, — не место, а легенда. Они ищут: он и ведьма, и робот — возможно, последний на Земле робот; не последний живой — их много оставалось живых, — а последний подвижный, последний, способный работать, видеть, слышать и говорить. А он и Мэг — единственные, кто знает, что роботы живы, что они заключены в безмолвие и тьму. Странная компания лесной бродяга, фальшивая ведьма, испуганная женщина, которая ни разу за все труднейшее путешествие не пожаловалась; и анахронизм, символ тех дней, когда жизнь была легче, но когда она несла в сердцевине своей злокачественную опухоль, уничтожившую ее, так что сама эта прежняя жизнь стала лишь легендой.
С тех пор почти пятнадцать столетий человек блуждает в потемках примитивного варварства. Хуже всего, что не видно никаких попыток преодолеть это варварство. Как будто человек, однажды сбившись с пути, больше не имеет ни сил, ни желания попытаться предпринять еще одну попытку. Неужели человечество не заслужило еще одной попытки?
— Сынок, ты обеспокоен?
— Нет. Просто думаю. Что будет, если мы найдем Место, откуда уходили к Звездам?
— Мы будем знать, что оно существует… Что некогда человек устремлялся к звездам.
— Но этого недостаточно. Просто знать — недостаточно.
На
Позже в тот же день они встретили в пустыне двоих. Взобравшись на небольшое возвышение, они увидели их в полумиле от себя. Мужчина был стар, борода и волосы у него поседели. Одетый в изношенную кожу, он стоял, похожий на крепкое, стройное дерево, и смотрел на запад, а не знающий отдыха ветер шевелил его волосы и бороду. Женщина, значительно моложе, сидела за ним, поджав под себя ноги, наклонив вперед голову и плечи. На ней было рваное платье. Рядом качалась на ветру рощица диких подсолнечников.
Подойдя ближе, Кашинг и остальные увидели, что старик стоит в двух мелких ямах, выкопанных в почве прерии, стоит в них обнаженными ногами, рядом с ямами лежала пара изношенных мокасин. Ни он, ни женщина, казалось, не заметили вновь прибывших. Мужчина стоял прямо и неподвижно, руки его были сложены на груди, подбородок задран, глаза закрыты. Была в нем какая-то напряженность, как будто он вслушивался в нечто, доступное лишь его слуху. Но слышно было лишь гудение ветра на равнинах и шелест подсолнечников.
Женщина, сидевшая на траве, скрестив ноги, не шевелилась. Ни она, ни старик как будто не заметили, что они больше не одни. Голова женщины склонялась к коленям, к сложенным на них рукам. Кашинг видел теперь, что она молода.
Они втроем: Ролло, Мэг и Кашинг — стояли в ряд, удивленные, слегка раздраженные, ожидая, пока их заметят. Энди хвостом отгонял мух и жевал траву. Попутчики осторожно кружили поодаль.
«Какого черта?!» — сказал себе Кашинг. Они втроем должны стоять здесь, как нашалившие дети, которые ворвались туда, куда им нельзя, и теперь их сознательно игнорируют. Вокруг этих двоих был какой-то ореол, не позволявший нарушать их молчание. Пока Кашинг размышлял, нужно ли ему окончательно рассердиться, старик шевельнулся, возвращаясь к жизни. Вначале его руки медленно и грациозно двинулись в стороны. Голова заняла нормальное положение. Одну за другой он извлек ноги из ямок, в которых стоял. Со странной осторожностью обернулся к Кашингу. Лицо у него оказалось не строгое, патриархальное, как можно было ожидать, наблюдая его в трансе, но лицо доброго человека, слегка печальное лицо человека, после долгих лет напряженного труда обретшего мир. Над седой бородой, закрывавшей большую часть лица, из гущи морщин смотрели на мир светло-голубые глаза.
— Добро пожаловать, незнакомцы, на наши несколько футов земли, — сказал он. — Не найдется ли у вас чашки воды для моей внучки и меня?
Женщина продолжала сидеть, поджав ноги, но подняла голову и отбросила назад закрывавший лицо капюшон. У нее оказалось ужасающе мягкое и невинное лицо и абсолютно пустые глаза. Красивая кукла, наполненная пустотой.
— Моя внучка, если вы успели заметить, — сказал старик, — вдвойне благословенна. Она живет в другом месте. Наш мир не может затронуть ее. Разговаривайте с ней мягко, пожалуйста, и не беспокойтесь о ней. Ее не нужно бояться. Она счастливее меня и счастливее всех нас. И прежде всего, прошу вас, не жалейте ее. Она с полным правом может пожалеть нас.