Наследие
Шрифт:
– Что ты делаешь?
– Не уверен… Пытаюсь нащупать… Немножко поработать с Даром левой руки…
То, что он называл Даром левой руки, Даг не использовал при их близости с тех пор, как смог владеть правой рукой. Фаун не хватало тех призрачных ласк, хотя она упрекала себя за то, что так скучает по ним и радуется, что вышла замуж за черного мага, а не за обычного крестьянина. Однако сейчас, по-видимому, Даг не это имел в виду.
– Я пытаюсь укрепить твой Дар так, чтобы он сочетался с моим в твоем браслете. Чтобы внутри твоего Дара – такого прелестного – появился кусочек моего. Если ты откроешь мне свой Дар, думаю, я сумею воспользоваться естественными каналами… Я не уверен в результате, только…
Фаун открыла перед Дагом глаза, сердце и тело, сделавшись полностью беззащитной.
– Нужна кровь? – выдохнула она.
Фаун не смогла бы сказать, был ли его вздох смехом или рыданием.
– Не думаю. Просто… просто люби меня.
Фаун уловила их общий ритм и взяла на себя инициативу в телесной близости, предоставив Дагу заниматься магией. Его широко раскрытые глаза стали темными – озерами ночной тьмы с вспыхивающими в глубине звездами. Левая рука Дага продолжала перемещаться, более медленно, но с большей интенсивностью. В конце концов она вытянулась поперек его живота как раз в тот момент, когда его спина начала изгибаться. Даг зажмурил глаза, и волна изумительного, ставшего уже знакомым наслаждения прокатилась по разгоряченному телу Фаун, заставив ее задохнуться. Одновременно у Фаун возникло странное, более острое чувство сладкого жара, охватившего ее левую руку, накатывавшего и опадавшего в ритме биения сердца.
– Ох… Ох!
Потом, когда Даг осел под ней и сладкие судороги его тела стихли, Фаун охнула уже от изумления и прижала правую руку к свадебному браслету.
– Он… он пощипывает! Как будто на руку падают снежинки!
– Слишком сильно? Тебе больно? – обеспокоенно пропыхтел Даг, открывая глаза.
– Нет, ничуть. Странно… Ой! Стало немного слабее. Может быть, я теряю способность?..
– Ты должна быть в силах вызвать это ощущение по желанию. Попробуй!
Фаун закусила губу и сосредоточилась. Ощущение тепла ослабевало.
– Нет… нет, о боги! Правильно ли я делаю?
– Не нужно сосредоточиваться – наоборот, расслабься. Открой свой Дар.
– Это, – сказала Фаун через несколько мгновений, – гораздо труднее, чем сосредоточиться.
– Конечно. Не применяй силу, а уговаривай… приманивай.
Фаун сидела на нем верхом, зажмурив глаза и держась правой рукой за браслет… Она представила себе, что молча улыбается, пытаясь привлечь Дага, заставить его поцеловать себя.
«Я так тебя люблю…»
Покалывающее тепло вокруг запястья… нет, внутри него показалось ей ответным шепотом: «Да, я здесь».
– Это ты? Там, в браслете?
– Это та часть меня, что вплетена в тесьму с той ночи в рабочей комнате твоей тетушки Нетти, – ответил Даг, улыбаясь.
– И ты тоже можешь чувствовать часть меня в своей тесьме?
– Да. – Потом Даг предупредил: – Может быть, это не продлится больше, чем несколько недель, – пока действует подкрепление твоего Дара.
– Годится. – Фаун вздохнула с глубоким удовлетворением и прижалась к груди Дага. Однако, поскольку в такой позе он мог целовать только ее макушку, Фаун неохотно отстранилась и поднялась. Они быстро помылись и снова улеглись, как раз когда свеча догорела. Даг уснул раньше Фаун.
Фаун проснулась в темноте, повернулась на бок, и ее рука обняла пустоту. Сердце ее панически заколотилось. Судорожно ощупывая постель, Фаун нащупала еще теплую подушку Дага. Она стиснула рукой свадебный браслет, постаралась успокоить дыхание и попыталась нащупать мужа с помощью Дара. «Живой!» – сообщило ей обнадеживающее покалывание; ну конечно, он просто отлучился.
«Даг только пошел к отхожей канаве, глупая девчонка», – с облегчением выругала себя Фаун. Она прижала руки к груди, потом поднесла к губам и поцеловала тяжелую дважды благословенную тесьму.
Через несколько минут полотнище входа поднялось. Снаружи темнота была почти такой же непроглядной, как и внутри шатра. Замерзший Даг скользнул под одеяло; они с Фаун обнялись, и Фаун прижалась к мужу, чтобы согреть и помочь снова уснуть, воспользоваться возможностью отдыха, которая ему еще оставалась. Однако дыхание Дага еще не стало сонным, когда кто-то похлопал по входному полотнищу шатра и тихо позвал: «Даг…»
«Это Утау», – подумала Фаун.
– Я не сплю, – пробормотал Даг.
– Девушки Омбы привели наших коней.
– Хорошо. Сейчас иду.
Где-то поблизости тихо фыркнула лошадь, и донесся знакомый сварливый визг Копперхеда. Фаун в темноте натянула на себя рубашку и вышла наружу, чтобы попытаться раздуть угли под серым пеплом и разжечь крохотный огарок в глиняном подсвечнике. Вернувшись в шатер, она обнаружила Дага уже одетым и в последний раз перебирающим свои вещи, чтобы ничего не забыть: вернуться за оставленными вещами возможности не будет. Лицо Дага было усталым и напряженным, но страха, подумала Фаун, на нем не было. По крайней мере – физического страха… Они принялись за ломти кидальника – поспешно и без церемоний… а в случае Фаун и без аппетита.
– А теперь что? – спросила Фаун.
– Эскадрон соберется у штаба. Большинство дозорных прощаются с семьями в своих шатрах.
– Что ж, хорошо…
Даг подцепил крюком свое седло, и Фаун поспешила следом с седельными сумками; они прошли туда, где были привязаны кони. При свете факела, который держал Каттагус, Рази, Утау и Мари уже седлали своих коней, а Сарри держала сумки, готовясь приторочить их к седлу. На востоке над заливом озера черные силуэты деревьев едва становились различимы на начинающем сереть небе. Над водой стелился туман, и трава под ногами была мокрой от росы.
Каттагус на минуту передал факел Сарри, обнял Мари и пробормотал в ее седые волосы:
– Береги себя, глупая старуха.
Мари тут же ответила:
– Это ты себя береги, глупый старик. – Несмотря на свою одышку, Каттагус помог Мари сесть в седло; рука его на мгновение задержалась на ее бедре, пока она устраивалась в седле.
Даг ткнул Копперхеда коленом в живот, увернулся от щелкнувших желтых зубов и проверил, хорошо ли затянута подпруга. Повернувшись к Фаун, он стиснул ее руку, а потом крепко прижал к себе обвившую руками его шею жену. Поцеловал он ее не в губы, а в лоб: не прощание, но благословение. Нежность и страх за нее, которые Фаун ощутила в этой ласке, заставили ее сердце сжаться сильнее, чем все переживания этого тревожного утра.