Наследие
Шрифт:
Фаун ощутила странный жар в сердце, как если бы боль от старой раны Дага через Дар передалась и ей.
«Это не такой секрет, который было бы легко нести с собой всю жизнь».
Фаун попробовала пойти по очевидному пути:
– Ты не можешь знать этого наверняка.
– Я знаю, что не могу. Не думаю, что найдется еще какая-нибудь мысль, которую я бы настолько же протер до дыр. Может быть, отряд Каунео и был тем последним оплотом, который удержал перевал после того, как я потерял сознание. Может быть. У меня есть друг, первая жена которого умерла при родах. Я знаю, что он мучается сожалениями не меньше меня, хоть и по прямо противоположной причине. Ничего нельзя знать…
Даг некоторое время молчал, и приунывшая Фаун тоже ничего не говорила. Впрочем, может быть, ему только и нужно было, чтобы его выслушали? Неожиданно Фаун подумала о том, не сомневается ли Даг в своей способности иметь детей. Пятьдесят пять лет – долгое время для мужчины, чтобы оставаться бездетным, хотя у Фаун и не сложилось впечатления, чтобы он имел дело со многими женщинами до или после Каунео; а уж когда имел, то был очень осторожен… Ее собственная история была такова, что, если ребенка не появится, когда они его наконец захотят, не возникнет сомнений в том, кто несет за это ответственность. Может быть, Даг боялся ее разочаровать?
Мысли Дага, по-видимому, текли теперь по другому руслу, потому что он сказал:
– У меня не так много близких родственников, как у тебя – в живых теперь только мать, брат и его жена. Все мои племянники уже покинули шатер: кто-то – в дозоре, кто-то – в подмастерьях. Пока только один из них связан узами.
Племянники и племянницы Дага были, по его рассказам, примерно того же возраста, что Фаун и ее братья. Фаун кивнула.
– Я рассчитываю незаметно проскользнуть в лагерь, – продолжал Даг. – Никак не могу решить: кому первому доложить о своем прибытии – Громовержцу или моей семье. Наверное, слухи о расправе со Злым в окрестностях Глассфорджа дошли до лагеря еще до прибытия Мари; в этом случае Громовержец захочет получить полный отчет. И о ноже я должен ему сообщить. Однако я хотел бы представить тебя своим матери и брату так, как мне хочется, прежде чем они узнают новости от кого-то еще.
– Ну а кто меньше обидится, оказавшись вторым? – спросила Фаун.
– Трудно сказать, – сухо улыбнулся Даг. – Мама дольше будет испытывать неудовольствие, но и Громовержец таких промахов не забывает.
– Мне не следовало бы начинать с того, чтобы обидеть свою свекровь.
– Искорка, боюсь, что некоторые люди обидятся, что бы мы с тобой ни делали. То, что мы совершили, не принято, хоть мы и действовали со всей честностью.
– Ну, среди крестьян тоже есть такие, – сказала Фаун, стараясь сохранить оптимизм. – Им ничем не угодишь. Остается только пытаться… по крайней мере пытаться не сломаться первым. – Фаун обдумала проблему и сказала: – Лучше начать с того, от кого ожидаешь самого худшего. Тогда, если уж придется, можно сбежать, сославшись на необходимость повидаться с другим.
Даг рассмеялся.
– Хороший совет. Может быть, я так и сделаю. – Однако кого он считает самой большой угрозой, он так и не сказал.
Весь этот день они ехали, не останавливаясь. Фаун подумала, что могла бы определить, когда до озера останется недалеко: небо становилось все светлее, а настроение Дага – все сумрачнее. Как бы то ни было, он делался все молчаливее, хотя взгляды, которые он бросал вперед, становились все более острыми. Наконец он поднял голову и сообщил:
– Дар часового на мосту и мой только что соприкоснулись. Остается всего миля.
Путники свернули с тропы, по которой ехали, на более торную дорогу, описывающую широкую дугу. Равнина тут была совсем плоской; леса, где росли дубы, буки, орешник, уступили место широким лугам. На дальнем конце луга кто-то, растянувшийся на спине пасущейся
Лошадь не имела ни седла, ни узды, да и всадник немногим уступал ей по части отсутствия одежды. Кроме сапог, довольно мятых полотняных трусов и пояса с ножнами на нем не было ничего, кроме загорелой кожи. Оказавшись рядом, он выплюнул травинку, которую жевал, и воскликнул:
– Даг! Так ты жив!
Остановив своего коня, он вытаращил глаза на руку Дага в лубке и на застенчиво отставшую от Дага Фаун.
– Ну и вид у тебя! Никто не говорил, что у тебя сломана кость. Да еще и правая рука… Отсутствующие боги, как же ты вообще справляешься?
Даг ответил на приветствие ничего не говорящим кивком, хоть и улыбнулся.
– Мне кое в чем оказывается помощь.
– Это и есть твоя крестьяночка? – Часовой смотрел на Фаун так, словно крестьянские девушки были такой же легендой, как танцующие медведи. – Мари Редвинг решила, что тебя оскопила толпа разъяренных фермеров. Громовержец кипит, твоя мама считает тебя мертвым и обвиняет в этом Мари, а брат жалуется, что в таком гвалте не может работать.
– Ах, – глухим голосом сказал Даг, – значит, отряд Мари добрался быстро?
– Прибыл вчера днем.
– У всех было время побывать дома и посплетничать, как я вижу.
– У озера только о тебе и говорят. Опять. – Часовой прищурился и направил своего коня ближе к путникам, что заставило Копперхеда предостерегающе взвизгнуть, демонстрируя свои плохие манеры. Часовой, как поняла Фаун, пытался получше разглядеть ее левое запястье. – Люди целый день передавали тебе срочные сообщения на случай, если я тебя увижу. Громовержец, Мари, твоя мама, хоть и твердит, что ты погиб, и твой брат – все хотят сразу же тебя видеть. – Парень ухмыльнулся, сообщив об этих невозможных требованиях.
Даг был очень близок, подумала Фаун, к тому, чтобы просто опустить голову на гриву коня и не двигаться.
– Добро пожаловать домой, Даг, – пробормотал он, но тут же выпрямился и направил Копперхеда так, чтобы ехать рядом с Фаун. Наклонившись к ней, он попросил: – Закатай мой рукав, Искорка. Похоже на то, что денек сегодня будет жаркий.
2
Мост, сделанный из грубо оструганных досок, у которого нес дозор парень, был низким и длинным, достаточно широким, чтобы по нему могли проехать рядом два всадника. Фаун заинтересованно вертела головой. Мутная вода под мостом была покрыта листьями кувшинок и водорослями; неподалеку утки с зелеными головами сновали в зарослях рогоза, тянущихся вдоль берега.
– Это река или залив озера?
– Понемножку и того, и другого, – ответил Даг. – Тут как раз впадает один из ручьев-притоков, но вода разливается в обе стороны. Добро пожаловать на остров Двух Мостов.
– Мостов и в самом деле два?
– На самом деле три, но третий ведет на остров Кобылы. Второй мост на берег озера расположен в западном конце острова, примерно в двух милях отсюда. А здесь – самый узкий пролив.
– Вроде рва?
– Летом очень даже похоже на ров. Все остальные острова можно защищать прямо здесь, если потребуется защита. После сильных морозов пролив становится чем-то вроде ледяной дамбы, но к этому времени большая часть народа уже перебирается в зимний лагерь у Медвежьего Брода. Брод там действительно есть, а вот медведи по большей части отсутствуют. Лагерь расположен на низком холме, если, конечно, возвышенности в этих краях можно так назвать. Те, кто не бывал в округах, удаленных от берега, считают их холмами.