Шрифт:
1
Каждую весну три события происходили неизменно в доме королей Ана: прибывал первый в этом году груз херунского вина; собирались на весенний совет владетели Трех Уделов, и вспыхивал спор.
Весной, последовавшей за странным исчезновением князя Хедского, словно туман на Исигском перевале, испарившегося вместе с арфистом Высшего, славный дом с семью воротами и семью белыми башнями, казалось, трещал, точно сухой гороховый стручок после горестной долгой зимы безмолвия и скорби. Весна распылила в воздухе зеленое крошево, бросила на холодные каменные полы прихотливую, но четкую мозаику света и, словно соки в растениях,
Немного погодя она тронулась с места, покинула путаницу сорняков и садовых растений, которые угасли, не пережив зиму, и вернулась в королевский зал, двери которого были распахнуты навстречу свету. Слуги под присмотром управляющего развернули стяги владетелей, не без риска для себя свешивая их с высоких балок. Владетели ожидались в любой день, и все в доме стояли на ушах, готовясь их принять. Уже стали прибывать их дары для Рэдерле: молочно-белый сокол, взращенный на диких вершинах Остерланда, – от владетеля Хела; похожая на золотую вафлю наплечная пряжка – от Мапа Хвиллиона, который был слишком беден, чтобы такое себе позволить; и полированная деревянная флейта, инкрустированная серебром – без имени дарителя, – которая смутила Рэдерле, ибо, кто бы ни прислал ее, знал, что она любит. Она следила за тем, как разворачивают знамя Хела: голова древнего вепря с клыками, словно черные полумесяцы на зелено-дубовом поле, рывками поднялась вверх и принялась оглядывать обширный зал крохотными огненными глазками. Сложив руки на груди, Рэдерле взглянула в эти глазки, затем внезапно повернулась и отправилась искать отца.
Она обнаружила его в покоях. Король спорил с земленаследником. Их голоса звучали неясно, и оба умолкли, когда она вошла, но Рэдерле заметила слабый румянец на щеках Дуака. В линии его бровей и морском оттенке глаз чувствовалась бурная кровь Илона, но его терпение по отношению к Мэтому, в спорах с которым иссякало терпение любого собеседника, было исключительным. Уму непостижимо, что сказал Мэтом, чтобы даже его вывести из себя. Король устремил на вошедшую суровый вороний взгляд; она учтиво – ибо его настроение по утрам было непредсказуемо – сказала:
– Я бы хотела погостить в Ауме у Мары Крэг недели две, с твоего дозволения. Я бы могла собраться и выехать прямо завтра. Я провела в Ануйне всю зиму и чувствую… Словом, я хочу ненадолго сменить обстановку.
В его взгляде ничто не изменилась. Он просто сказал: «Нет» – и, отвернувшись, поднял свой кубок с вином.
С досадой взирая на спину отца, Рэдерле отбросила вежливость, словно старый башмак.
– Но я не собираюсь оставаться здесь и слушать, как из-за меня спорят, словно из-за племенной аумской коровы. Знаешь, кто прислал мне дар? Мап Хвиллион. Только вчера он смеялся надо мной, когда я упала с груши, а теперь у него наконец выросла борода, и ему достался дом с дырявой крышей, которому всего-то восемьсот лет, и тут он вообразил, что не прочь на мне жениться. Ведь это ты, кажется, обещал меня князю Хедскому? Так не можешь ли ты все это и прекратить? Я лучше буду слушать вопли хелских свиней во время грозы, чем споры о том, что делать со мной, еще на одном весеннем совете.
– Я тоже, – пробурчал Дуак. Мэтом наблюдал за обоими. Его волосы стали седыми, как сталь, буквально за одну ночь; от
– А что я, по-вашему, должен им говорить, – спросил он, – если не то, что я твержу уже девятнадцать лет? Я дал обет, связал себя словом выдать тебя за того, кто победит в игре Певена. И если ты хочешь бежать из дому и жить с Мапом Хвиллионом под его дырявой крышей, я не в силах тебя остановить, и все это знают.
– Да не хочу я замуж за Мапа Хвиллиона! – воскликнула Рэдерле в раздражении. – И вовсе не прочь стать женой князя Хедского. Вот только теперь я не знаю, кто он, и никто кругом не знает, где он. И мне постыло ждать, мне постыл этот дом, мне постыло слушать, как владетель Хела твердит, будто князь Хедский меня оскорбил и наплевал на меня. И вот я хочу навестить Мару Крэг в Ауме и не понимаю, как ты можешь отказывать в таком пустяке.
Воцарилось недолгое молчание, во время которого Мэтом созерцал вино в своем кубке. Когда лицо у него стало совершенно отсутствующим, он внезапно поставил кубок и сказал:
– Если хочешь, отправляйся в Кэйтнард.
Ее губы раскрылись в изумлении.
– Правда? Навестить Руда? И корабль…
Тут Дуак хлопнул ладонью по столу так, что загремели кубки.
– Нет.
Она воззрилась на него в изумлении, и он сжал пальцы. Чуть сузившимися глазами он глянул на Мэтома.
– Он уже просил меня туда съездить, но я отказался. Руд нужен ему здесь.
– Руд? Я не понимаю…
Мэтом неожиданно отстранился от окна, раздраженно взмахнув рукавом:
– Вы двое галдите прямо как целый совет. И оба сразу. Мне нужно, чтобы Руд прервал ненадолго занятия и приехал в Ануйн. А уговорить его сделать это проще всего кому-нибудь из вас двоих.
– Так сам ему об этом и скажи, – упрямо произнес Дуак. Под королевским взглядом он притих и сел, ухватившись за подлокотники, как если бы от них он пополнял запасы своего терпения. – Может быть, ты все-таки объяснишь так, чтобы я понял? Руд только что получил Красную Степень, и если там останется, то получит Черную куда более молодым, нежели любой из ныне живущих Мастеров. Он сделал немалые успехи и заслуживает гораздо большего.
– В мире куда больше загадок, чем в книгах, укрытых за стенами училища в Кэйтнарде.
– Да. Я не обучался искусству загадок, но мне сдается, что и ты не сумеешь с ходу разгадать любую из них. Так чего же ты от него хочешь? Чтобы он наудачу, точно князь Хеда, отправился к горе Эрленстар?
– Нет. Он нужен мне здесь.
– Зачем, во имя Хела? Ты собрался умереть или что-то еще?
– Дуак, – прошелестела Рэдерле, но брат упорно ждал ответа короля. Затем Дуак поднялся – Мэтом продолжал хранить молчание – и, прежде чем захлопнуть за собой дверь, рявкнул, да так, что, казалось, загромыхали камни:
– Клянусь костями Мадир, хотел бы я заглянуть в торфяное болото, которое ты называешь разумом!
Рэдерле вздохнула. Она взглянула на Мэтома, который и в своем богатом одеянии казался непроницаемо-черным, словно проклятие волшебника под лучами солнца.
– Я готова возненавидеть весну. Я не требую, чтобы ты объяснил мне все на свете, но почему я не могу навестить Мару Крэг, пока Кин Крэг здесь, на совете?
– Кто был Танет Росс и почему он играл на арфе без струн?
С мгновение она стояла, силясь выудить разгадку из полузабытых часов состязаний в хитрости. Затем повернулась и, прежде чем еще раз хлопнула дверь, снова услышала голос отца: