Наследница ведьм
Шрифт:
– Выходит, вы все знаете? Да?
– Нет, не все. В том-то и дело, что не все. Но я знаю вот что. Раз Роуан послала вам эти образцы, то, очевидно, ее беспокоил тот факт, что этот субъект может размножаться. Если не возражаете, мы войдем внутрь. Мне бы хотелось позвонить семье по поводу происшествия в Дестине. Кроме того, надо сделать еще один звонок в Таламаску. Это насчет Столова. Видите ли, я тоже остановился в этом отеле. Можно сказать, это моя новоорлеанская штаб-квартира. Я уже успел почти полюбить это место.
–
Прежде чем они подошли к стойке администратора, Ларкин уже пожалел о том, что взял с собой маленький чемодан и всего одну смену белья. Он сразу понял, что ему не захочется так скоро покидать это местечко. Но наряду с новым приливом возбуждения он смутно ощутил что-то тревожное и угрожающее. Тем не менее ему все здесь пришлось по вкусу – и небольшой вестибюль, и приятный южный говор, слышавшийся вокруг, и даже высокий, элегантный темнокожий лифтер.
Что ж, придется сделать кое-какие покупки. Но то, что он увидел, было прекрасно. Лайтнер держал в руке ключ. Сопровождающий служащий был готов принять у Ларкина заказ, а доктор к этому времени уже изрядно проголодался и был очень не прочь наконец позавтракать.
«М-да, именно этого она и боялась, – размышлял про себя Ларкин, пока они поднимались на лифте. – Она даже сказала что-то вроде: „Если эта тварь способна размножаться…“»
Тогда он, конечно, не догадывался, что именно она имеет в виду. Но она-то все знала. Будь на ее месте кто-то другой, можно было бы подумать, что он излишне подозрителен и поэтому поднимает ложную тревогу. Но Роуан Мэйфейр не из таких.
Однако в данный момент Ларкин больше не был способен думать о чем-либо, кроме утоления голода.
Глава 8
Когда она поднимала трубку, то, по своему обыкновению, молчала. Просто подносила ее к уху и слушала. И только если на другом конце провода кто-то начинал говорить – кто-то, кого она узнавала по голосу, – она могла ответить.
Райен это знал. Поэтому, когда после гудков в трубке воцарилось молчание, он немедленно произнес:
– Эвелин, случилось нечто ужасное.
– Что именно, сынок? – спросила она с несвойственной ей теплотой. Ее голос звучал непривычно тихо и тонко, это был совсем не тот голос, к которому она сама привыкла.
– Гиффорд нашли на пляже в Дестине. Говорят…
Голос изменил Райену, и он замолк. Тогда взял трубку сын Райена, Пирс. Он сказал, что они с отцом вместе едут на машине в Дестин. Потом разговор вновь продолжил Райен. Он велел Эвелин оставаться с Алисией, потому что та если что-то услышит, то сойдет с ума.
– Ясно, – ответила старая Эвелин. Она все поняла Гиффорд не больна Она мертва– Пойду поищу Мону, – спокойно произнесла она тихим голосом. Вряд ли на другом конце провода услышали ее последние слова.
Райен пробормотал что-то несвязное и неопределенное насчет того, что они позвонят Эвелин позже, и о том, что Лорен взяла на себя труд оповестить о происшествии остальных членов семейства. На этом разговор закончился. Эвелин повесила трубку и, опираясь на трость, направилась в туалет.
Она недолюбливала Лорен Мэйфейр. По мнению Старухи Эвелин, та была предвзятым и самонадеянным адвокатом и принадлежала к тому типу выхолощенных и хладнокровных людей бизнеса, которые всегда отдают предпочтение официальным документам, а не живым людям. Однако для того, чтобы оповестить о трагедии всех членов семьи, лучшей кандидатуры, чем Лорен, не было. Правда, что касается Моны, то ее вряд ли кто-нибудь сможет найти. Девушки не было дома. А ей предстояло узнать горестные вести.
Мона находилась в доме на Первой улице. Старуха Эвелин об этом догадывалась, полагая, что девушка направилась туда, чтобы найти виктролу и небезызвестный жемчуг.
Эвелин знала, что Мона не ночевала дома Но она никогда по-настоящему не беспокоилась о ней. Мона могла делать все, что ей заблагорассудится, в том числе то, о чем другие могли только мечтать. Она делала то, что не могла себе позволить бабушка Лаура Ли и ее мать Си-Си, а также сама Старуха Эвелин. Она делала это за них, а также за Гиффорд…
Гиффорд мертва Нет, это невозможно. В это трудно поверить. «Почему я не почувствовала, когда это произошло? Почему я не слышала ее голоса?» – снова и снова задавала себе одни и те же вопросы Старуха Эвелин.
Однако лучше вернемся к вещам насущным. Она стояла в холле, размышляя о том, сможет ли отправиться на поиски Моны. Для этого нужно было пройти по ухабистым улицам, по вымощенным кирпичом и каменными плитами тротуарам, где для такой пожилой дамы, как она, слишком велик был риск упасть. К тому же ничего подобного она уже давно не предпринимала. Но теперь, с ее помолодевшими глазами, она вполне была в состоянии это сделать, хотя никто не мог дать никаких гарантий. Возможно, это был последний раз, когда ей по-настоящему требовалась способность видеть.
Год назад она и подумать не могла о том, чтобы выйти на улицу. Но молодой доктор Роудз сделал ей операцию и избавил от катаракты, так что теперь она стала буквально поражать людей своим зрением. Правда, удивлялись они только тогда, когда Старуха Эвелин делилась своими впечатлениями об увиденном, а происходило это, прямо скажем, нечасто.
Старуха Эвелин прекрасно знала, что от разговоров нет никакого толку. Она молчала годами. Постепенно все с этим свыклись и воспринимали как само собой разумеющееся. Никто бы не позволил ей рассказывать свои истории Моне, но Старуха Эвелин уже давно жила воспоминаниями о своей молодости, которыми не имела никакой нужды с кем-либо делиться.