Наследница
Шрифт:
– Надень красное белье, кружевные чулки и распусти волосы. Я люблю раскрепощённых женщин.
Хлопнул дверью и был таков.
Я широко распахнутыми глазами смотрела, как его машина уезжает с нашей территории, не веря своим ушам. Вот так да? Придётся постараться, чтобы меня оставили? Как вещь? Как игрушку? Кроме, как для плотских утех, я больше ни для чего не гожусь? Только чтобы было где хозяйство погреть? Словно я для него одна из... ух!
Меня колотил озноб. По щекам градом текли беззвучные слёзы и я не могла понять саму себя. Почему так больно? Разве на моем пути прежде не встречались отвратительные
Я всхлипнула, проводив взглядом его машину, скрывшуюся в лесопосадке. Серое вещество вопреки моему желанию прокручивало на репите состоявшуюся сцену, и я вдруг споткнулась о собственные мысли.
Влюбилась? Я влюбилась? В этого монстра?
Ладонями стёрла дорожки слез и на слабых ногах пошла вдоль дороги. Новое признание требовало осмысления, холодного анализа. Но как слабый росток симпатии, проклюнувшийся полгода назад, вдруг успел распуститься. Я ведь его не поливала, не ухаживала, не заботилась. Или это сорный побег? Непривередливый, а потому живучий и вонзающий корни глубоко в почву, отравляющий все вокруг?
Точно, это он. Не может психически здоровая девушка полюбить деспота и тирана, а вот влюбиться - пожалуйста. Хорошо, что влюблённость явление временное. Пройдёт, как насморк. Лечи - не лечи, а семь дней потерпеть придётся.
Фух, полегче стало. Ещё весна, гормоны пошаливают. Нужно просто на кого-нибудь переключиться и все пройдёт. Ага, как тут переключишься, если завтра улетаешь в глухую деревню среди бескрайней тайги?
А что если... я не полечу? Сбегу с самолета и затаюсь дома у той же Евы? Получу диплом, схожу на выпускной, найду работу, сниму квартиру?
«Он узнает, что я не села на рейс».
Ну и что? Сменю номер и не буду шляться в области его владений. Хм, а это мысль. Город большой, вряд ли у него получится меня найти. На крайний случай перееду. Ему ведь это нужно? Чтобы на его территории и духа Березовских не было? Так запросто.
Настроение чуточку улучшилось. Размышления тотчас заполнились бунтарской идеей побега. Теперь я неосознанно продумывала детали, делала пометки и составляла список нужных на первое время вещей.
Через четверть часа со спокойной душой проводила багровый закат и вернулась домой. Мама паковала вещи, малявка сказала возле неё с новой куклой, а Федя по своему обыкновению сидел в комнате.
На столе все так же сиротливо лежала стопка долговых бумаг. Я села на стул и подтянула ее к себе. Интересно, сколько же папа задолжал?
Сколько?! Протерла глаза и ещё раз пересчитала ноли, каждый помечая графитной точкой. Откинула карандаш в сторону и закрыла ладошкой приоткрывшийся в ужасе рот. Здесь гораздо больше, чем можно было выручить, если продать дом. Но что там говорил этот мерзопакостный нотариус? Долг соразмерен наследственной доле? Тогда почему так много? Я встревожено впилась глазами в текст документов, перечитывая каждую мелкую строчку, и наткнулась на каллиграфичную подпись мамы под страшным словом «поручитель».
– Мам, - глухо позвала я ее, протолкав колючий ком в горле.
– М?
– она подошла ко мне и поцеловала в макушку.
– Что-то нашла?
– Ты знала, что ты поручитель по этим долгам?
– Нет, - наивно заморгала она большущими глазищами.
– А сумму долга знаешь?
– Нет, но я спросила у Давида не слишком ли неподъёмная сумма. Он ответил, что вполне приемлемая для него.
– Мам, ну подпись-то тут твоя?
– я потрясла бумагами в воздухе и со шлепком кинула их на стол. Мама извернулась и посмотрела на затейливые закорючки.
– Моя, - тихонько выдохнула она, прочитав то самое слово, от которого у меня волосы зашевелились на голове.
– Ты же знаешь, я всегда не глядя подписывала то, что давал мне твой отец, - поспешила она оправдаться.
– Что бы было с нами, не погаси Давид наши долги?
– прошептала я, переполненная противоречивыми эмоциями. Встала, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, и поплелась к себе. Ненадолго задержалась у двери брата, но войти не решилась. Пока не время говорить о моем желании остаться. Возможно потому что я начала в нем сомневаться. Наш отъезд - не слишком-то большая плата за погашение столь внушительного долга.
Я вместе с ногами забралась на мягкую кровать и закусила костяшку на большом пальце. Ужасная привычка, но когда нервничаю, так проще сосредоточиться.
Совесть заворочалась в районе солнечного сплетения, укоризненно поглядывая на меня. Слишком много противоречивой информации поступает о Давиде. Нужно подумать.
Хотел бы он заработать на нашем горе, разве стал бы тогда оплачивать долги? Очевидно, что нет. Зачем тогда ему дом? Даже если выручить за него хорошенькую сумму, она не покроет и половины расходов. Зато украденная часть наследства вполне. К тому же папин бизнес... специфичный, но довольно прибыльный. Может, все дело в нем? Давид Юрьевич устал платить путанам и решил завести своих собственных? Дескать, чтоб всегда под рукой были?
Укол обиды защемил истерзанное сердце. Я попыталась избавиться от навязчивых мыслей, накрывающих лавинным потоком, но оказалось слишком поздно.
Снова перед глазами всплыла полуобнажённая блондинка с запрокинутой назад головой и атлетичная фигура Давида в непозволительной близости с ней. От горечи видения запершило в горле, но фантазия продолжила рисовать то, что я так и не увидела, трусливо сбежав к себе.
Невыносимо... невыносимо думать, как он касается других женщин. Невыносимо думать, что эта близость может доставлять ему удовольствие.
Нет! Не могу!
Я выхватила из-под покрывала подушку, уткнулась в неё лицом и отчаянно зарычала. «Ты не должна ревновать. Не должна!».
– Но я похоже ревную, - прошептала в сгущающуюся темноту комнаты. Пусть и тяжело себе в этом признаться. Откинула со лба волосы назад и медленно выдохнула. Нет, уезжать не вариант. У бабули я даже отвлечься не смогу, буду все время думать о нем. А здесь... здесь жизнь бьет ключом и хорошо, если не по голове. Хотя, я даже на это согласна. Лишь бы не испытывать эти глупые, неуместные чувства к человеку, у которого вместо сердца заледенелый камень.