Наследница
Шрифт:
Они вновь шли по дороге, придерживаясь направления, которое показали им на прощанье цыгане. Голод опять шёл вместе с ними. Ночевать опять приходилось тайком. Как-то раз их обнаружили в сарае, куда они только что забрались на ночь. Ничего не желая слушать, цыган вытащили на улицу и, созывая всех людей, повели куда-то на край села. Скоро там собралось, чуть ли не всё здешнее население. Зная уже несколько польских слов, Гожо пытался объяснить, дополняя слова жестами, что они хотели только переночевать. Он тыкал пальцем в себя, Баську, потом показывал в сторону, откуда их привели, и повторял: «Спать. Спать…» Но никто его не хотел ни слушать, ни понимать. Недавно в это село приходили цыганки, и, пока они гадали, мужчины-цыгане, пользуясь тем, что внимание многих селян было отвлечено, много чего утащили из дворов. Правда, ни в дома, ни в сараи они не заходили, и даже из незапертых построек ничего не пропало. Теперь Баську и Гожо приняли, видимо, за тех же или таких же злоумышленников. Все
Помещение, где они оказались, было крепким, окон не имело, за исключением маленького узкого окошка под самым потолком, через которое пролезла бы разве что кошка. А сбежать было просто необходимо! Гожо ощупал все стены, дверь, влез на стоявшую тут пустую перевёрнутую бочку и осмотрел потолок. Нет, выхода не было. Он сел рядом с Баськой, обнял её и снова сказал: «Ничего, всё обойдётся. Всё будет хорошо». Баська понимала, что хорошо не будет, но она так устала и замёрзла, что, пригревшись под рукой брата, успокоилась и уснула. Осторожно переложив спящую девочку на небольшую кучку соломы, Гожо прикрыл её своей курткой. Затем он встал и решил проверить одну мысль, возникшую у него. Когда их привели, чтобы запереть, он заметил, что строение имеет два входа, скорее всего оно было разделено внутри. По запаху ему показалось, что другая его часть — конюшня. Крыша была общая, значит, здание разделили внутренней перегородкой позже. Был шанс, что эта перегородка либо снизу не была заглублена в землю, либо возле крыши имела хоть какой-нибудь зазор. Что, если этот зазор достаточно велик для того, чтобы в него протиснуться?
В сарае было темно, понять, что где находиться, можно было только ощупью. Сначала Гожо решил проверить нижний вариант, но быстро понял, что из этого ничего не выйдет: дощатый пол вплотную был подогнан к стене. Тогда, немного попыхтев, он подкатил бочку к перегородке, установил её дном вверх и забрался на неё. С замирающим сердцем он ощупывал одной рукой крышу, другой — стену. Да! Между крышей и стеной оставалось небольшое свободное пространство. Оттуда пахло лошадьми. Размеры лаза позволяли Гожо, хотя и с трудом, протиснуться на сторону конюшни. Зачем туда лезть и что делать дальше — он не знал наверняка. Вполне могло оказаться, что вторые ворота заперты так же тщательно, как и те, через которые их привели, но не делать ничего, сидеть и ждать развязки, он не мог. Хотелось хоть как-то действовать. Всё равно хуже уже не будет. Тем временем рассвет приближался, нужно было торопиться.
Разбудить Баську удалось не с первого раза. Она никак не могла понять спросонья, где они, и чего хочет от неё Гожо. Наконец, события прошлого вечера восстановились в памяти полностью. И сейчас же вернулся липкий страх: что с ними собираются делать? Гожо тянул её куда-то и торопил. В конце концов, окончательно проснувшись, она поняла, что от неё требуется. Ощупав руками бочку, к которой её подвёл брат, она вскарабкалась на неё. Пальцами Баське удалось нащупать край лаза, о котором говорил Гожо, но подтянуться, чтобы влезть туда, она не могла. Потом она почувствовала, как слегка покачнулась бочка, и её обхватили крепкие руки. Гожо приподнял Баську и буквально впихнул в щель. Она, не сумев удержаться, упала вниз, в темноту. Больно ударившись локтем и лбом, хотя падение и смягчила солома, густо устилавшая пол, Баська всё же сообразила сразу отползти в сторону. И почти тут же на освободившееся место приземлился Гожо. Здесь было слегка светлее, в темноте раздавалось пофыркивание, тихий перестук копыт, хрумканье. Лошадей было, по крайней мере, две. Продвигаясь всё так же наощупь и велев Баське сидеть на месте, Гожо отправился изучать пространство. Лошадей было три. Рядом с дверью нашлись два окошка, по одному с каждой стороны. Через них было видно, что конюшню закрыли, просто вставив в щеколду небольшой колышек. А зачем мудрить? Ведь здесь находились только лошади, а они никуда убегать не собирались. Окошки были забиты досками, видно, к зиме, но покачав и потянув одну из них, Гожо попытался освободить место для руки. Доски подавались неохотно и отверстие, которое, в конце концов, удалось сделать, для его руки оказалось слишком мало. Но рука Баськи легко прошла сквозь него, и она вытащила колышек. Дверь была открыта. Вот тут Гожо и пришлось поступиться своими принципами. Он нарушил сразу два закона. Они взяли чужое: без лошадей им не удалось бы уйти от разъярённых их побегом людей. Но это было ещё полбеды, ведь не они же были виноваты! Так сложились обстоятельства. Тем более что Гожо собирался отпустить потом лошадок, а вернутся они к хозяину, или их перехватят другие люди — это уже не будет на его совести. Хуже было то, что он посадил Баську верхом. Этого нельзя было делать никак! Но как иначе её спасти?
Из конюшни выехали тихо. Дверь, смазанная заботливым хозяином, не скрипнула. Гожо вновь запер её на колышек. Копыта, обёрнутые обрывками рядна, из которого были сшиты лошадиные торбы, и старых потников, ступали по сырой земле почти неслышно. Они направились шагом в сторону от горевшего перед дверью сарая костра, возле которого сидели двое сторожей. Правда, при этом им предстояло проехать через всё село, но всё равно так было больше шансов остаться незамеченными. Оставив, наконец, селение позади, они пустили коней рысью, а потом — во весь опор, стремясь уйти как можно дальше.
Спустя несколько минут Баська вдруг осознала, что скачет верхом. Это ещё совсем недавно казалось невероятным, невозможным. Но — вот оно: она на лошади! Удивительно, как быстро тело вспомнило все навыки, которые Баська, тогда ещё Элен, получила, играя с деревенскими ребятами. Казалось бы, за такое долгое время они должны забыться, превратившись в простые воспоминания. Но нет — Баська чувствовала себя уверенно. И вместо страха пришло чувство упоения!
Пару часов они двигались быстро. Когда встало солнце, Гожо повернул и по какой-то тропе стал уходить в сторону от дороги, которая быстро скрылась из глаз за кустами. Местность постепенно понижалась, вскоре под копытами лошадей захлюпала вода, а впереди показалась речка. Гожо повернул по её течению, и они продолжали двигаться то тихой рысью, то шагом до середины дня, пока не добрались до впадения речки в широкую, серьёзную реку. Теперь по обоим берегам реки был лес. Здесь сделали остановку: отдых был нужен всем. Баська настолько устала, что сама спуститься на землю не могла, оставалось только удивляться, как она не упала с лошади: тело стало словно чужим, оно не хотело слушаться. Сняв девочку с лошади, Гожо усадил её на сухую сосновую хвою, толстым слоем покрывавшую здесь землю, затем разнуздал и обтёр лошадей предусмотрительно снятыми с копыт тряпками, потом стреножил их. Кони тянулись к воде, но Гожо следил за ними, не давая спуститься к реке, пока они полностью не остыли после долгой скачки. Баська дремала, прислонившись к стволу дерева. Гожо спустился к воде, зачерпнул немного небольшим выщербленным котелком, который подобрал ещё в сарае, и принёс сестре. Она проснулась, сделала несколько глотков, потом, налив немного в горсточку, обтёрла лицо. Холодная острая свежесть оживила её. Тело с непривычки болело в самых неожиданных местах, особенно ноги. Но, если ими не шевелить, не напрягать мышцы, то почти ничего не чувствовалось. Баська осмотрелась.
— Красиво, — вдруг сказала она.
— Что? — переспросил Гожо, который занимался тем, что пытался обрывками верёвок привязать оторвавшуюся подошву.
— Красиво здесь, — повторила она. — Посмотри, как тихо и спокойно. Я бы хотела остаться здесь.
— Прямо здесь?
— Ага. Река красивая и сосны. Вот бы ещё дом здесь стоял, чтобы можно было жить и в окно на всё это смотреть… У отца из комнаты тоже река была видна, — неожиданно закончила Баська.
Гожо сразу даже не понял, о чём это она. Он настолько привык считать её сестрой, а Мирко — отцом их обоих, что только спустя несколько секунд сообразил, о ком она говорит.
— А-а-а!.. — протянул он, не зная, как реагировать. Потом сказал: — Ты почти здесь и останешься. Ведь это — Днепр, — показал он на реку, — на его берегу и стоит город Речица, где живёт тот пан, к которому мы идём.
— Правда? А ещё далеко?
— Если верхом — дня два, может, и меньше. Но лошадей я отпущу, так что пойдём пешком.
Произнося последние слова, он нахмурился, понимая, на что обрекает себя и сестру.
— А пешком? — тихо, уже без восторга в голосе, спросила она.
— Наверно, дня четыре.
— Ладно… Ты не бойся, мы дойдём.
Она его ещё и утешала! Гожо подошёл, сел рядом, обнял за плечи.
— Конечно, дойдём!
Выйти на следующий день не удалось: Баська не могла идти, ноги по-прежнему болели. Глядя на то, как она пытается «расходить» их, Гожо засомневался: может, всё-таки, отдохнув немного, продолжить путь верхом? Но потом другая мысль убедила его в правильности первоначального решения. Если их будут искать, а это очень даже вероятно, то будут искать двух человек на лошадях, никому в голову не придёт, что они могут бросить лошадей, доставшихся им даром. А вот пешие путники подозрения не вызовут. И Гожо, освободив ноги лошадям, стегнул сначала одну, потом другую по крупу и громко свистнул. Топот копыт почти сразу заглушил шум воды в реке и ветер, гудящий в ветках сосен. А на следующее утро они потихоньку отправились дальше.
Эти четыре дня дались им, наверное, труднее, чем весь предыдущий путь. Постоянно хотелось есть. Один раз Гожо повезло в сумерках сбить камнем устроившуюся на ночлег на ветке дерева большую птицу. Как она называлась, он не знал, да их это и не интересовало. Главное — это была еда. Но одной птицы, да ещё на двоих было маловато. Скоро опять вернулось чувство голода. Вдобавок ко всем испытаниям, у Баськи вконец развалились башмаки. Теперь она шла босая, потому что уж лучше было идти босиком, чем в чулках. Колко, холодно, зато на отдыхе можно было надеть сухие, согретые за пазухой чулки. Гожо тоже шёл босой: подошва на одном башмаке отвалилась, и привязать её удавалось примерно на час, потом она вновь отваливалась, а другой башмак порвался сверху.