Наследница
Шрифт:
— Нет, ни того и ни другого — вполне хватило, — он сделал эффектную паузу, — хорошей порции слабительного! — Рене широко открыла глаза и рассмеялась.
Вся эта история была целиком выдумана, но цели своей достигла: лицо ее слегка порозовело. Они въехали на заправку.
— Ну вот, до границы еще километра четыре, — сказал Тед, откинувшись на сидении. На самом деле оставалось меньше километра, но ей об этом знать было не обязательно. — Хочешь, пока я заправляюсь, сходи в туалет? А поедим и кофе попьем уже в мотеле.
Она смутилась и замотала головой — очевидно, упоминание о туалете
— А ты знаешь такую собаку — боссерон? — спросил он, поглядывая на шоссе и изучая обстановку.
Рене кивнула.
— Я тут про слабительное говорил и вспомнил еще одну смешную историю — как раз с боссероном связано. Давай здесь пару минут посидим, а то у меня уже спина устала от этой машины — и я тебе пока расскажу. Было мне тогда лет девятнадцать...
Повествуя о том, как, чтобы сфотографировать сквозь окно некую парочку в разгаре адюльтера, он влез на дерево и, спускаясь, наткнулся на поджидавшего его внизу боссерона, Тед присматривался к движущимся по шоссе машинам. В это время дня движение здесь было довольно интенсивным — многие жители Страсбурга работали в Германии и сейчас ехали домой. Нужный момент настал минут через пять: на дороге появилось сразу несколько грузовиков, а следом — три легковушки. Плавно выехав на шоссе, он пристроился за ними, продолжая говорить:
— Он мне, зараза, штаны в клочья уже разорвал, а сам все...
Осталось метров пятьсот. Тед прибавил скорость и, обогнав пару легковушек, вклинился перед ними. Триста метров...
— ...Я чудом вылез — весь исцарапанный, а он мне еще вслед лаял наглым голосом...
Сто метров... Впереди остановили один из грузовиков — отлично! Так его, так его — займитесь им как следует!
— ...А потом, в метро... — сбоку мелькнули фонари и полицейские, приглядывающиеся к проезжавшим машинам... меня чуть не забрали за появление в непристойном виде: на мне только трусы снизу оставались, да и те рваные!
Рене, очевидно, представила себе всю эту картину (на самом деле пес только выдрал у него клок из штанов, и в метро пришлось ехать, прислонившись к стене, чтобы не светить трусами) — смутилась, хихикнула — и тут Тед с облегчением выдохнул:
— Все!
— Что — все? — испугалась она.
— Мы уже во Франции. Граница — это вон те огоньки сзади.
Она оглянулась, потом непонимающе уставилась на него.
— Ты же сказал, что еще четыре километра?!
— Я тебя обманул, — рассмеялся Тед. — Ты очень боялась...
Он думал, что Рене рассмеется в ответ, и никак не ожидал, что она вдруг скажет, нахмурившись:
— Больше никогда так не делай... пожалуйста.
— Чего — не делай?
— Не обманывай меня.
— Тебе же так было лучше — проскочили, ты даже не заметила! — Тед не понимал, в чем дело — ведь все прошло просто отлично!
— Я понимаю, спасибо, но больше не надо. Всю жизнь все считали возможным решать за меня, что я должна думать и чувствовать, что-то умалчивать, что-то не договаривать,— решать за меня мою судьбу, — голос Рене неожиданно сталжестким. — Больше я этого не хочу. Я не хочу быть пешкой, которую для ее же блага двигают из угла в угол, — замолчав, она угрюмо уставилась в окно.
Тед не ожидал такой реакции и не знал, что ответить. Черт возьми, она что, считает его участником вселенского заговора, призванного «двигать ее из угла в угол»? Да еще этот холодный тон — как с проштрафившимся лакеем!
В результате до мотеля он ехал молча и не в лучшем расположении духа.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Выражение легкой паники, замеченное им на лице Рене, когда она вошла в номер, не способствовало улучшению его настроения. Номер как номер: кровать, два стула, стол и шкаф. Может, их светлости племяннице графини подавай апартаменты? Она быстро взглянула на кровать, затем — украдкой, с испугом — на него, после чего на ее лице появилось и прочно обосновалось выражение усталой угрюмой покорности. Ну прямо Жанна Д'Арк, всходящая на костер!
Тед сам не понимал, почему так взбесится, и попытался взять себя в руки — даже пошутил, чтобы смягчить обстановку:
— После ужина!
— Что после ужина? — испуганно встрепенулась Рене.
— Ты так на меня смотришь, будто я сейчас на тебя наброшусь, — ухмыльнулся он. — Так вот — сначала я собираюсь поужинать.
Черт возьми, нет, это невозможно! Кажется, она приняла его слова всерьез и вылупилась на него, как кролик на удава! Она что, вообще шуток не понимает?!
Отвернувшись к окну, Тед опять попытался взять себя в руки, медленно досчитал до десяти и снова повернулся к ней.
— Ты что, всерьез предполагаешь, что я собрался тебя оттрахать после ужина? — еще больший испуг, равно как и исказившееся лицо — ах, простите, мадам, я и забыл, что подобные слова не для ваших аристократических ушек! — неоспоримо свидетельствовали, что да, именно это она и предполагала. — Да, кем ты меня вообще считаешь? Я просто пошутил!
Едва ли Тед мог себе представить, что в его словах Рене услышала нечто вроде: «Ты что, всерьез полагаешь, что я способен польститься на такую задохлину, как ты?», но увидел, как лицо ее стало еще более угрюмым. Его понесло, и он почти заорал:
— Я, когда ехал к тебе... я думал, мы друзья, потому и ехал. А ты! Это постоянное шараханье от меня, недовольная надутая морда, выговор на пустом месте — да какого черта? Я взял один номер, потому что мужчина и женщина, путешествующие вместе, обычно берут один номер — взять два значило обратить на себя внимание. А на границе — они же там смотрят, и твоя перепуганная застывшая физиономия могла вызвать подозрения. Я все сделал правильно, а ты! Ты меня кем считаешь? Монстром? Маньяком? — Он сам знал, что зашел слишком далеко, но остановиться уже не мог: — Ах да, я и забыл, что ты меня всего лишь наняла — как лакея. Так вот, мадам, довожу до вашего сведения, что сейчас ваш лакей принесет вам поесть — и ляжет спать. Пока что можешь, если тебе так кажется безопаснее, положить пару подушек посередине кровати — или хоть чемодан, черт его побери, если так беспокоишься за свою нравственность! На полу я спать не обязан! — с этими словами Тед вылетел за дверь, напоследок хлопнув ею.