Наследница
Шрифт:
— Мне позвонили, заверили, что с тобой ничего плохого не произойдет, — объяснил Гепатит. — Не знаю, почему, но я этому поверил. Вика, у меня хорошие новости. Я точно знаю, кто нам устроил эти головняки.
— Как кто? — удивилась я. — Шикульский.
— Это заказчик. А когда есть заказчик, есть и подрядчик, исполнитель. Я с полной уверенностью готов назвать его имя. Знатный дяденька. И самое интересное для нас — не без греха. Слишком любит маленьких мальчиков. Теперь прижать его — лишь вопрос времени.
— И какой срок?
— Мне надо вычислить одно секретное заведение. Выражаясь проще, притон. Думаю, это займет не больше недели.
— Поспеши. А я пока поживу у тебя. Не хочу возвращаться в Питер, там стремно. — Я очень надеялась, пока всё не утрясется, отсидеться у Гепатита.
И просчиталась. Меня вычислили даже у него.
Олег был шокирован, когда на следующий день на его секретную хату, как к себе домой, заявились мои знакомцы — те, кто пытался развести меня в Белозерске; те, кто, встретив в аэропорту, сдал меня в лапы Шикульскому. Черт с ними, я им была готова это простить. Если бы не их непревзойденный цинизм.
— Что же вы, Виктория Карловна, заставляете вас разыскивать по всей стране? Скрываетесь. С трудом вас нашли.
«Блин, а кто отвозил меня на хату Шикульского, где я и проторчала последние дни?!»
Я онемела. Оно и к лучшему. Возможно, у меня бы не хватило ума не спорить с этими гадами. Но я промолчала. И, похоже, опять поступила не так, как от меня ожидали.
— Собирайтесь. Поехали, — недовольно скривился следак. У меня напрочь вылетело из головы, как его звать. Но именно он на следующие три дня стал моим основным собеседником.
Меня отвезли в центр Москвы. А может быть, это был вовсе не центр. Черт его знает. В столице я никогда не бывала и поэтому совершенно не ориентировалась. Одним словом, меня любезно, под ручку препроводили в некую контору, расположенную в трехэтажном особняке еще дореволюционной постройки, — с длинными коридорами, ковровыми дорожками и обитыми кожзаменителем дверями. По коридорам сновали типы с каменными физиономиями. А вход в это Чистилище охраняли серьезные мальчики в бронежилетах и с автоматами.
— Где это мы? — поинтересовалась я, и мне ответили точно так, как я и ожидала.
— Где надо.
— Мне не надо, — недовольно буркнула я и присела на жесткую скамеечку в коридоре. И просидела на ней без малого четыре часа, пока меня не соизволил вызвать к себе следак.
В первый день мне предъявили официальное обвинение, из которого следовало, что я чуть ли не шахидка Аль Каиды. Я подписала бумажки, отметив про себя, что на этот раз никто ни единым словом не обмолвился о моем прошлом. Но и домой — вернее, к Гепатиту — меня никто не отпустил.
За окошком давно стемнело, когда симпатичный разговорчивый конвоир препроводил меня на цокольный этаж.
— Не расстраивайся, — ободрил он меня по пути. — Номер с удобствами. Даже с телевизором.
Я подумала, что паренек шутит. И была приятно удивлена, обнаружив, что камера, и правда, напоминает номер в провинциальной гостинице. С нормальной полутораспалъной кроватью, застеленной чистым бельем. С небольшим телевизором. Даже с душем за цветастой полиэтеленовой занавесочкой.
— Баланда-то будет? — поинтересовалась я у вертухая.
— Здесь ее никто не умеет готовить. Сейчас тебе принесут перекусить из кафе.
Мне это нравилось.
— Это хата, наверное, для VIP-арестантов? — Я нажала на кнопочку на пульте, и телевизор вопреки моим опасениям благополучно включился.
— У нас других не бывает, — похвастался конвоир. — Только VIР'ы.
— Что, такая серьезная контора? И вообще, где я нахожусь? Мне этого так никто и не сказал.
— Тогда и я не скажу. Извини.
Картина маслом! Извиняющийся вертухай — это нонсенс! Про это можно писать передовицу в «Арестантскую Правду».
Я вкусно покушала. Приняла душ. Посмотрела какую-то дурацкую мелодраму. Хорошо выспалась. Позавтракала. И вновь оказалась в кабинете своего следака. Где все приятные впечатления об этом заведении сразу же дали задний ход, уступив место серьезным опасениям, что Иванов сказал мне неправду насчет моей неприкосновенности. Прессовать меня принялись не по-детски.
Нет, никто не засовывал мне под ногти иголки, не тушил о запястья окурки. На меня даже ни разу не повысили голоса. Ко мне обращались исключительно на «вы». Но при этом допрашивали сверхпрофессионально — не чета мусорским разводкам в СИЗО.
Во-первых, всё снималось на видеокамеру. Но это мелочи по сравнению с тем, как они — а их было трое против меня одной — умело и неожиданно формулировали вопросы, как разводили меня по углам. Что бы я ни отвечала, всё равно получалось, что наговариваю сама на себя. Когда я осознала, что если буду продолжать в том же духе, то непременно спалюсь, то попыталась взять тайм-аут. Мне сказали:
— Попозже. — И долбанули по жбану еще одним скользкий вопросом.
— Я отказываюсь отвечать, — заартачилась я. — И вообще, где мой адвокат? Без него не скажу вам больше ни слова.
— Мы не в Америке, — объяснили мне. — Никаких адвокатов.
— Тогда разговора у нас не получится.
— Пока не договорим, вы отсюда не выйдете.
— Да и начхать!
— Продолжаем.
Может быть, меня облучали какими-нибудь Х-лучами, может быть, нет. Но мой боевой пыл почему-то моментально иссяк. Бунт был подавлен в зародыше. И я, с ужасом сознавая, что увязаю всё глубже и глубже, продолжила трепать с ними языком.
Меня выжимали три дня. Если бы они захотели доказать, что я засмолила в Далласе президента Кеннеди или развязала вторую Пуническую войну, они бы это сделали без труда. Но им хватило того, что они ладно скроили мое признание в том, что я, действуя в сговоре с Кравцовым и Босом, в корыстных целях организовала четыре диверсии на своих предприятиях. Надо отдать им должное, работу они провели грандиозную и кропотливую. И к исходу третьего дня были измучены не меньше меня.