Наследник Клеопатры
Шрифт:
Ани догадался, что Октавиан с самого начала понял, что будет безопаснее и удобнее для него же самого пощадить их, чем заниматься местью, но император слишком долго тянул, желая заставить Ариона просить его и быть за это благодарным, проявлять почтение и унижаться. Он видел, что требование императора было необоснованным, – как Арион мог благодарить человека, который захватил страну, убил и пересажал в тюрьму всю семью, а потом приговорил к смерти и его самого?
Арион заколебался, затем слегка склонил голову, даже не шевельнув руками, и вполне
– Я благодарю тебя, Цезарь, за твою милость. Октавиан, самодовольно ухмыльнувшись, изрек:
– Я очень тронут твоим признанием. Ну скажи мне, чья жизнь так дорога тебе, что ты готов унижаться и злословить в адрес своей матери? Мне кажется, что это не из-за Родона, несмотря на то что ты его простил. Ты что, и правда настолько влюблен в эту девочку? Арион выпрямился, и его лицо снова приняло величественный вид.
– Да, я действительно люблю эту девушку. Но с такой же настойчивостью я мог бы просить за каждого из них. Позор, которым бы я себя покрыл, – ничто по сравнению с осознанием того, что я разрушил жизни моих друзей.
– Да уж, и откуда у тебя взялась совесть? – съехидничал Октавиан. – По линии твоей матери этого никто не замечал.
– К сожалению, эту ценность я не смог бы прибрести и по линии отца, – поморщившись, ответил Цезарион. – Давай согласимся на том, что мы в ответе за наши души. – Повернувшись к Ани, он добавил: – Этот человек показал мне ценность многих вещей в жизни.
Ани от изумления едва удержался на ногах. Император метнул на него испытующий взгляд и затем, вытянув руку, приказал смуглому человеку, внимательно наблюдавшему за их беседой:
– Марк, найди бумаги, о которых говорил купец, и убедись, что они говорили правду. Арей, ступай с ним. Лонгиний, седлай лошадь, отправляйся к начальнику гавани и выведай все про эту историю с разбойниками. А ты, Витал, расспроси людей купца о том, как они плыли в Александрию. И точно узнай, не выходил ли Ани или Арион самостоятельно на берег, не встречались ли они с людьми, о которых не упоминали в своей истории. Не смей никому говорить, кто он. Вы двое, – обратился он к стражникам, охранявшим Ариона, – отведите узника обратно в коридор. Позвольте девочке побыть с ним, пусть поговорят, если им хочется. А я пока побеседую с купцом.
Марк кивнул и вышел через большую дверь. Арей поклонился и последовал за генералом. Воин в позолоченных доспехах и два стражника по очереди отдали честь императору и скрылись за дверью, которая вела в коридор. Оставшиеся два стражника выпроводили Ариона и Мелантэ через ту же дверь. Удивленный и немного растерянный, Ани остался наедине с властителем мира.
Октавиан поднялся, огляделся по сторонам и поднял с пола возле своей скамьи нож длиной в человеческую руку с простой черной рукояткой. Зайдя за спину, он перерезал веревку, которой были стянуты руки Ани. После этого он вернулся на свое место. Ани размял занемевшие руки и посмотрел на свои израненные запястья. Потом бросил настороженный взгляд на играющего ножом императора и сказал:
– Благодарю вас, государь. – Эта фраза, похоже, была вполне уместной. – Я очень благодарен вам за ваше милосердие. – Ани осмелился на неуверенную улыбку. – У меня, сударь, жена, дети, и я буду очень рад снова увидеть их.
Октавиан кивнул, принимая благодарность.
– Надеюсь, что ты больше не представляешь опасности для меня. Ты напоминаешь мне отчима. – Увидев недоумение на лице египтянина, Октавиан добавил: – Не внешностью, разумеется. Но есть что-то... – Император помахал в воздухе рукой, пытаясь найти нужное слово. – Есть что-то общее между вами.
– С вашим отчимом, государь? – недоверчиво переспросил Ани, гадая, кого же император может считать свои отчимом (ну не Цезаря же, конечно...).
— Я говорю о Луции Марции Филиппе, – сказал Октавиан, будто прочитав его мысли. – Он был вторым мужем моей матери. Хороший человек, каким мне кажешься и ты.
Эта неожиданная похвала насторожила Ани. О мать Изида! Сколько же у императора отцов? И кровный, и приемный, да еще отчим. Интересно, что ему нужно от него? Октавиан не нравился Ани, и даже обещанная милость императора не внушала ему доверия. Ани вспомнил Тиатрес, детей и всех остальных. Где они сейчас? Все там же, во дворе возле казарм, или их тоже заперли в темницу? О боги, вот бы снова увидеть их...
Ани сказал себе, что, скорее всего, этому холодному, расчетливому и подлому человеку хочется, чтобы его превозносили более за милосердие, нежели за величие, могущество или воинскую доблесть. Его, вероятно, волнуют идеалы человечности, в отличие от большинства других правителей. Нужно, наверное, отдать ему должное – по крайней мере он хочет быть хорошим человеком.
– Мне интересно, – обратился к нему император, – что ты сделал с Птолемеем Цезарем?
– Простите, государь? – удивился Ани.
– Он утверждает, что именно ты раскрыл для него, что такое совесть. Ты назвал его «мальчиком», и он тут же смирился. А ведь он Лагид! А может, и Юлий тоже, несмотря на то что я отрицаю это. Но сомневаться в том, что он Лагид, не приходится. Он умолял пощадить тебя, умолял богов быть свидетелями, и, по всей вероятности, они действительно касались его, потому что я не могу себе представить, чтобы Лагид так унижался перед кем-то, не говоря о том, чтобы ради кого-то.
– Никто не желает зла своим друзьям, господин. Арион... – Ани заколебался.
– Его зовут Птолемей, – поправил его Октавиан.
– Я знаю его под этим именем, господин. Я думаю, что у Ариона было очень мало друзей, и поэтому он так дорожит теми, кто у него все-таки есть. Если хотите знать правду, господин, то мне кажется, что в своей прежней жизни он был глубоко несчастен.
Ани вновь осекся. Похоже, он сказал лишнее. Арион-Цезарион был все-таки сыном царицы и бога. До этого лета этот зал, этот дворец, этот город и все Египетское царство принадлежали ему. Однако Ани все же осмелился продолжить: