Наследник Магнитной горы
Шрифт:
У наскоро поставленной вокруг юрт ограды из столбов с конскими черепами – точно такой, как у дедова селения! – послышались испуганные крики. Караульный – Хакмар ясно видел, что это совсем молодой парнишка, не старше семнадцати Дней, – выхватил из колчана стрелу, наложил на охотничий лук… Несущийся прямо на него огромный гнедой жеребец почти припал к земле – стрела просвистела у него над головой, едва не срезав клок темной гривы. Жеребец взметнулся с гневным ржанием… и возникший на его месте Хакмаров дядька мечом – подаренным Хакмаром мечом! – описал в воздухе красивую дугу… Парнишка-караульный упал, обливаясь кровью.
Стоящий на вершине холма Хакмар закричал. Все его
Жеребчик прянул с холма с такой силой и скоростью, будто под Хакмаром оказался и впрямь сам легендарный Акбузат. Равнина понеслась навстречу, с каждым длинным, как полет, скачком все приближая жуткую картину.
Несущуюся на несчастный ауыл конную лаву встретил разрозненный град стрел, бесполезно улетавших в степь. Выстрелить второй раз защитники обреченного селения не успели. Меж почтительно расступившимися людьми-конями пронесся единственный верховой. Слишком старый, чтобы перекидываться, дед скакал на огромном вороном жеребце, и его длинная седая борода развевалась по ветру.
Привстав в стременах, дед по-молодому гикнул, рубанув воздух слишком большим для его тощего тела мечом, и толкнул коня коленями, посылая его в прыжок. Вороной взвился над оградой – легко перемахнул увенчанные конскими черепами колья и ловко, как заяц, приземлился между юртами. Следом за дедом в селение ворвались его успевшие перекинуться в батыров родовичи. Защитники ауыла с воплями кинулись врассыпную, а за ними, размахивая выкованными Хакмаром клинками, бежали воины материнского рода. Упала, накрыв полотнищем своих обитателей, белая юрта местного бия. Вопящий батыр с мечом ворвался в соседнюю. Оттуда, непрерывно крича и захлебываясь слезами, выскочила женщина, держа на руках маленького ребенка. Запрокинув голову, дед захохотал, пришпорил жеребца и погнал между юртами. Женщина, крича, бежала впереди, бежала изо всех сил – но вороной с седобородым всадником настигали. Они выскочили на круглую площадку в самой середине селения. Вороной прянул вперед. Сшибленная его широкой грудью женщина упала на мерзлую землю, отчаянно извернулась, прикрывая своим телом ребенка от падающего сверху меча. Дедова меча.
Хакмар не успевал. Знал, что не успевает, и понимал: вот теперь ему остается только одно – перерезать себе горло собственным клинком. Конь под ним протестующе заржал и прыгнул. Серый жеребчик, казалось, завис в воздухе, а мир понесся мимо, сливаясь в две сплошные размытые полосы – оскаленные конские черепа, разоренные, будто вывернутые наизнанку юрты, люди, словно застывшие в мгновенном движении, с распахнутыми в крике ртами…
Копыта серого впечатались в землю.
Дедов клинок по неумолимой дуге падал на голову женщины. Сейчас наточенное Хакмаром острие рассечет тело матери, неизбежно прорубаясь к затихшему от ужаса малышу…
Высекая искры, сталь ударилась о сталь.
Изумленный дед встретился с белыми от ярости глазами внука. На один короткий удар сердца старому бию показалось, что в глубине этих глаз разгораются жуткие алые точки, но дальше ему было уже не до разглядываний.
Хакмар крутанул запястье, поворачивая сцепившиеся клинки, – меч вывернулся из пальцев старика. Вибрирующий стальной клинок улетел в сторону. А почти обезумевший Хакмар с диким ревом ударил деда рукоятью своего меча в лицо. Старика снесло с седла.
Носящиеся по вражескому ауылу родовичи замерли, будто мгновенно оборотившись в каменные статуи. На площади посреди захваченного ауыла на мерзлой земле ворочался бий племени,
Кряхтя, старик поднялся, вытер бегущую из разбитого носа кровь и поднял на сына своей дочери взгляд, после которого, казалось, от наглого мальчишки должны были остаться только горстки пепла в броднях.
– Мой внук посмел поднять на меня руку! – прорычал он.
– Мой дед. Поднял меч. На женщину и ребенка! – раздельно произнес Хакмар, уставившись на старика в ответ. Превращаться в пепел он не собирался. Наоборот, в его глазах было такое, что старый бий вдруг понял – он не может смотреть в лицо мальчишке! – Меч, выкованный мной! – Вопль Хакмара был как обвал в шахте. – Да у тебя юрта поехала, старик? – он вдруг почувствовал, что больше не может называть этого человека дедом. Стошнит. – Ты учил меня егетлеку! – страшным криком вырвалось у него. Где-то на заднем плане всплыло лицо жрицы, ее насмешливо искривленные губы: «Если дать им мечи – они перебьют друг друга… Перебьют друг друга…» – эхом зазвучало у него в мозгу. Это было невозможно, нереально – почему она, враг, оказалась права? Почему благородные родичи его матери, взяв в руки мечи, первым делом напали на безоружных соседей? Внутри будто земляная кошка поселилась – и драла когтями сердце и печень. Его мир трещал по швам, ему казалось, гигантские трещины расчерчивают небо и землю, взбухая на изломах алым – то ли кровью, то ли Огнем…
– Как вы все могли? Как ТЫ мог? – почти теряя сознание от этой душераздирающей боли, выкрикнул мальчишка, нагибаясь к лицу старика. – Какие же вы после этого егеты?
И дед отпрянул в ужасе – теперь он четко видел, что глаза внука до краев налиты алым, будто два озера пылающей крови на бледном лице.
Но остальные не видели этого. Со всех сторон к гарцующему Хакмару на своих двоих уже мчались размахивающие клинками сородичи. Хакмара схватили за ногу, с силой дернули… Не ожидавший этого мальчишка грянулся оземь. Дядя с мечом в руке встал над ним, держа острие у незащищенного горла Хакмара.
– Что ты можешь понимать в егетлеке, горный червяк, целый день торчащий в жаре у горна! – сквозь зубы процедил мужчина, надавливая на меч так, что на коже мальчишки взбухла алая капелька крови. – Подлые овцекрады угнали наш скот – и еще смеют трусливо отрицать! Ни один егет не стерпел бы такого поругания своей чести!
– Говорят, есть такие существа, чья смерть – в яйце, – прохрипел лежащий на мерзлой земле Хакмар. – А твоя, дядя, честь – в овце?
Дядя взревел. Клинок взлетел у него над головой и с силой падающей стены рухнул на распростертого на земле племянника. Сейчас срубленная голова мячиком запрыгает между юрт…
Дядя был сильный. Дядя был взрослый. Но дядя был подгорный коневод, для которых меч под запретом Дни и Дни… А Хакмару еще в младенческую колыбель, кроме кузнечного молота, отец положил клинок. Не взрослый егет убивал мальчишку. Кочевник опьянел от силы меча, но забыл, что сейчас он бьет не по соседям-коневодам, а по мечнику горы.
Для Хакмара вскинутый меч двигался медленно, как пещерная улитка, и неуклюже, как совочек младенца. Мальчишка перекатом ушел от удара, пружиной взвился на ноги… Дядин клинок обрушился на подставленный меч племянника… Хакмар чуть повернул клинок, и вся сила удара бесполезно соскользнула вдоль лезвия в землю. Дядя пошатнулся, его меч ткнулся острием в камень, согнулся, жалобно зазвенев. И тут же мальчишка вделал оголовьем своего меча дядюшке по могучему загривку – больно, а главное, нестерпимо обидно! Взрослый лягушкой распластался на земле – рядом со своим застрявшим в камнях клинком.