Наследник Новрона
Шрифт:
— Венлин был таким могущественным магом, что Эсрахаддон даже не пытался с ним бороться. Он знал, что потерпит поражение, но ему было под силу уничтожить целый город почти со всеми его обитателями.
Ариста немного помолчала и повернула голову в ту сторону, откуда они пришли.
— Они все были на улицах, — продолжала она. — Кажется, у них начался парад. Люди пели, радовались, лакомились сластями, танцевали и пили. Я едва коснулась этих струн, а Эсрахаддон сыграл на них в полную силу. Его сердце рвалось, когда он это делал. Здесь жила женщина, которую он любил,
«Это больше, чем твоя потеря! — сказал он. — Больше, чем потеря сотни королей и тысячи отцов. Ты думаешь, я получил от этого удовольствие? Хотя бы один миг был счастлив? Ты забыла, что я разбил и себе жизнь. У меня были родители, друзья и…»
Наконец-то Ариста поняла, что стояло за словами Эсрахаддона во время их встречи в кабинете мэра в Ратиборе, но тогда она этого не понимала. При мысли о волшебнике она дотронулась руками до его плаща.
«Как волшебница, ты должна понимать, — говорил он ей, — что личная месть и корысть должны быть для тебя под запретом. Мы не можем искать признания, славы или денег. Волшебник обязан действовать ради всеобщего блага, и ему постоянно приходится приносить жертвы на его алтарь».
Она смотрела в пол невидящим взглядом, вспоминала свой сон, вспоминала былое, все свои утраты и потери. Ей было очень грустно и горько на душе.
И вдруг Адриан запел старинную песню с незамысловатой мелодией:
Окончен праздник, славный город пал, Его повила тайны пелена, Сменилась мраком теплая весна, Явилась смерть, и рухнула стена. Холмы, руины, камни древние на Ли, И город, средоточие земли, Накрыла вас беспамятства волна. Пропало все, и рухнула стена.— Я вырос с верой, что все это детские выдумки, — продолжал Адриан. — Мы брались за руки, пели эту песенку, выстраивались в цепочку, а кто-то пытался ее разорвать. Если это удавалось, он занимал освободившееся место. Мы понятия не имели, что это означает.
— Ложь! Все ложь! — вскричал Траник, с трудом вставая на колени.
Его трясло, но Ариста никак не могла понять почему — из-за слабости, гнева или того и другого.
— Я так не думаю, — заговорил Майрон, сидевший рядом с горой свитков.
— Тебе не следует их читать, — угрюмо прохрипел страж. — Церковь наложила запрет на все найденные здесь книги. Читать их нельзя!
— И теперь я понимаю почему, — спокойно ответил Майрон.
— Всего лишь прикасаясь к ним, ты бросаешь вызов церкви Нифрона!
— К счастью, я не принадлежу к церкви Нифрона. У монахов Марибора нет таких запретов.
— Так это ты порвал свитки, Траник? — с осуждением произнес Адриан.
— Они несут в себе зло.
— Что в них было? Что такого ужасного ты в них нашел? Ты сжег библиотеку. Что ты пытался скрыть? — Адриан немного подумал и указал на статую. — И при чем тут расколотые головы? Это ведь тоже твоих рук дело. Ты уничтожил головы не только у статуй, но и на всех рисунках и картинах. Почему?
Траник ничего не ответил, и Адриан повернулся к Майрону:
— Что тебе удалось найти?
— Много чего. Но вот что самое важное: империя никогда не порабощала эльфов.
— Что ты сказал? — спросил Ройс.
— Все в этих документах указывает на то, что эльфы никогда не были рабами. Есть неопровержимые доказательства того факта, что они имели равные с людьми права. Более того, к ним относились с огромным уважением.
— Я требую, чтобы ты остановился! — закричал Траник. — Из-за тебя гнев Новронов обрушится на наши головы!
— Остановись, Майрон, — сказал Мовин. — Все и так хуже некуда, и нам не нужны лишние проблемы.
— Святотатцы! Жалкие глупцы! — вскричал Траник. — Именно по этой причине надо было наложить запрет на изучение древнего языка всем, кроме церковников. Вот почему патриарх запер Эдмунда Холла в темнице и запечатал вход. Он понимал, насколько велика опасность. Наследника Новрона следовало уничтожить, чтобы вы никогда сюда не попали. Мне не удалось добраться до Рога, но я еще послужу своей вере!
Траник с поразительной быстротой вскочил на ноги, схватил лампу и, прежде чем Ройс успел его перехватить, швырнул ею в Майрона. Масло выплеснулось на монаха, лампа разбилась об пол, и все вспыхнуло. Пламя в одно мгновение охватило свитки и взметнулось по ногам и телу к голове Майрона. А потом он исчез. Раздался щелчок пальцами, и камера погрузилась во тьму.
— Мне это совсем не нравится, — раздраженно сказала невидимая Ариста.
Ее плащ начал испускать холодное голубое сияние. Она сурово смотрела на Траника. Ее лицо, озаренное снизу пульсирующим светом, производило устрашающее впечатление.
— Ты в порядке, Майрон? — спросила она монаха.
Тот кивнул, продолжая стирать масло с лица.
— Стало немного жарко, — ответил он. — Кажется, я лишился бровей.
— Ах ты ублюдок! — закричал Мовин на Траника и потянулся к мечу. — Ты мог его убить! Ты мог убить всех нас!
Даже Гонт вскочил на ноги, но Траник не обращал на них внимания. Страж не шевелился. Он сидел, прислонившись к стене в какой-то странной, неестественной позе. Широко раскрытые глаза смотрели в потолок, он не дышал.
— Что с ним? — спросил Гонт.
Майрон протянул руку и дотронулся до Траника.
— Он умер.
Все повернулись к принцессе.
— Я всего лишь погасила огонь, — удивленно сказала Ариста.
Головы повернулись в сторону Ройса. Он сидел уже не там, где раньше, до пожара. Ариста посмотрела на Траника. У него по шее бежала тонкая струйка крови.
Мовин уронил меч и сел на пол.
— Майрон, ты сильно пострадал? — спросил он.
— Все хорошо, не волнуйся.
Майрон встал, подошел к стражу и опустился рядом с ним на колени. Закрыв Транику глаза, он вложил руку стража в свою ладонь, склонил голову на грудь и негромко запел: