Наследник Тавриды
Шрифт:
— Это что за Кора? — небрежно осведомился он у спутника. — Я ее видел.
— Едва ли. — Вяземский понял, о ком говорит Сверчок. — Аграфена Закревская. Последние годы она жила в Финляндии. Жена нового министра полиции.
Пушкин прищурился и увидел в глубине ложи лысоватого генерала, о чем-то беседовавшего с Бенкендорфом. Потом снова перевел взгляд на Медную Венеру. Хороша! Аграфена не стала делать вид, будто не замечает его внимания, наклонилась и самым бесстыдным образом послала поэту поцелуй. Он поймал его, как бабочку, в ладонь, чмокнул воздух и сдул с руки, доверяя зефиру отнести ответ прекрасной распутнице.
Эпилог
Октябрь 1826 года. Гатчина.
Над дорогой вдалеке клубилась пыль. Казалось, что по тракту, чуть правее леса, движется целая толпа. Николай привстал на стременах и прищурился. Если бы шла воинская часть, он бы уже отсюда различил гудение земли. Тем более сейчас, когда октябрьский холод выстудил ее в преддверье снега. Царской охоты в Гатчине ждали с нетерпением. Все, кроме самого Никса. Император был преступно равнодушен к забаве предков. Мог застрелить из ружья утку. Без удовольствия.
За дворцовым садом шесть верст лесистого болота было огорожено частоколом. Там травили медведей, били дичь, загоняли оленей. Место именовалось «Зверинец», и иной раз для его пополнения приводили стада ланей или диких ослов с полосатыми задними ногами. Последних Никс особенно любил. Глупые, безобидные твари, берут еду с рук. Увидав вдалеке пыль, он подумал, что в Зверинец движутся новые обитатели под присмотром егерей. Но топота копыт тоже не было слышно. Напротив, раздавалось шумное шарканье множества ног, точно по дороге мели лыком. Лапти?
Они с Александрой по-прежнему выезжали на конные прогулки. Пристрастились сразу после свадьбы, когда сдержать взаимную горячность было трудно, а жили на виду, и каждый шаг молодых становился известен вдовствующей императрице. Вот и повадились кататься по окрестным лесам. Сколько было поваленных деревьев, пней или полянок, которые августейшая чета именовала «наше место», бог весть.
Всадники отъехали от Гатчины версты на три, когда необычное зрелище заставило их остановиться. Минут через десять стало видно, что по дороге бредет толпа крестьян. Судя по усталому виду и пропыленной одежде, шли они давно и издалека. Крой армяков не показался Никсу знакомым. Путники опирались на палки и несли за плечами плетеные короба вместо привычных холщовых котомок.
— Уедем, — попросила Александра, сознавая, что вся охрана в Гатчине.
Николай покачал головой и, тронув поводья, послал лошадь вперед. Он ехал шагом. Шагом приближалась и толпа. Им некуда было торопиться.
— А что, барин, далеко ли до Белого моря? — осведомился рослый старик с желтовато-белой бородой. В его выговоре слышалось сильное пришепетывание.
— Да порядком, — отвечал император, оглядывая странников. А было их на глаз тысячи три, не меньше. — Вы только до Балтийского дошли.
— Ох, — завздыхали те, перекрестились и хотели было тронуться дальше.
Но Николай их остановил.
— А вы кто такие будете?
Старик решил не обижать встречного и вежливо ответил:
— Мы-то, барин, белые русы, идем к Белому морю искать белого царя. У нас под Витебском паны продали все повинности жидам, дерут три шкуры. Совсем жизни нет.
Никс огляделся по сторонам. Вокруг него на дороге стеной стояли понурые, усталые люди, прошагавшие две тысячи верст за сказкой.
— Считайте, что пришли. — Император спрыгнул с лошади. — Я ваш государь.