Наследник
Шрифт:
— Ваше Императорское Высочество, — склонил голову Никита в приветствии.
— Давайте без излишней церемонии, — подтвердил догадку волхва цесаревич. — Можно просто — Великий Князь. Проходите, Никита, присаживайтесь.
Он широким жестом показал, что можно выбрать себе любое кресло. Никита сел возле журнального столика, притулившегося возле окна. Цесаревич кивнул и устроился напротив.
— Давно хотел с вами познакомиться, Никита, да вот что-то постоянно мешало, — признался наследник. — То личные дела, то ваше отсутствие. Теперь-то никуда не сбежите, надеюсь?
— Постараюсь,
— Часто вмешивается? — усмехнулся в ответ цесаревич. — Судя по вашему послужному списку, так и есть.
— Послужной список? — приподнял бровь Никита. — Не знал о таком.
— А я давно слежу за вами, — подмигнул по-мальчишески Владислав. — Отец рекомендовал. Знаете, наследнику всегда приходится ориентироваться на политические пристрастия окружающих его людей. Особенно, когда большинство из них открыто демонстрируют желание сменить форму правления. Слава Перуну, я стараюсь подбирать свою свиту хоть и по капелькам, но основательно. Те люди, на которых я опираюсь, меня не подведут. А вы как раз из тех, кому я готов верить.
«Не ошибись, цесаревич, — мог бы сказать Никита, но промолчал. Глупо высказывать мысли, которые бродят и в голове Владислава. Парень ведь не дурак. — многие на этом горели».
— На основании моего списка? — на всякий случай уточнил Никита, поняв, что его мысли хорошо прочитаны Меньшиковым.
— Аналитические выкладки, беседы с отцом и дядюшками, и, наконец, я слежу за своей двоюродной сестрой. Тамара ни за что бы не вышла за человека, который далек от нее по духу. А именно ваша жена является тем самым эталоном моих пристрастий. Вы хорошо смотритесь друг с другом, поэтому и рискнул с вами заговорить.
— Великий Князь, а в чем подоплека разговора? Что заставило вас пойти на контакт со мной?
Пальцы цесаревича простучали по подлокотникам кресла.
— Формирование Малого Кабинета. Я ищу соратников, сподвижников. Опору своей власти, которая рано или поздно перейдет ко мне. Вот так откровенно. Вы, Никита, получили огромный аванс в виде кланового герба. Или же вы будете отрицать, что грамота, данная вам императором, результат всего лишь некоторых ваших авантюр? У вас нет армейского ценза, в спецоперации на Дальнем Востоке вы участвовали как гражданское лицо. Долг дворянина стоять на защите Отечества, а вы решили не продолжать службу, перейдя в Академию Иерархов.
Подняв руки в успокаивающем жесте, Владислав тут же смягчил наезд:
— Впрочем, ваши успехи в других областях характеризуют вас настоящим и преданным подданным российского трона. Не подумайте, что я хотел принизить все, что создано вашими, и только вашими руками. Я лишь обозначаю свое отношение к человеку, который проявляет разумные действия для спокойствия в империи.
— «Радуга», — подсказал Никита. — Вы забыли о «радуге», Великий Князь. Мне пришлось изрядно попортить свое здоровье, чтобы понять механизм действия этой гадости.
— Я помню, — сжал губы Владислав. — Впрочем… Давайте напрямую. Как вы относитесь к тому, чтобы войти в мою свиту?
— Нет, — тут же твердо ответил Никита. — Осмелюсь отказаться. На мне слишком большая ответственность, чтобы махнуть рукой на свое дело и семью, занимаясь только вашим сопровождением по Петербургу. Увы, я слишком поздно влился в состав дворянской знати и слишком рано повзрослел.
— Меня отец предупредил, что вы так ответите, — нисколько не выказал своего разочарования или недовольства цесаревич. — Не слово в слово, но смысловая подача именно такая. Что еще раз показывает: вы человек принципов. Хочу, Никита Анатольевич, чтобы между нашими семьями, вдруг неожиданно разошедшимся по разным кланам, не было недопонимания.
— Мне тоже нужны крепки союзники, — признался Никита. — Но такие, которые не ударят в спину через десяток лет, почувствовав мнимую угрозу с моей стороны.
Цесаревич слабо улыбнулся и кивнул в знак понимания. Какое-то время молодые люди молчали, пристально изучая друг другу, и ни один из них не дрогнул, не отвел взгляд.
— Хотите союзников, Никита? — вдруг оживился Владислав. — Охотно. Их у нас есть, как любят каламбурить некоторые шутники. Такие союзники, о каких вы мечтаете. Но есть одна проблема. Они так же молоды, как и мы с вами. Мощная прослойка старших родовичей жестко контролирует их возможности и желания. Готовы ждать?
— Двоякий вопрос, Великий Князь, — призадумался Никита. — Ждать-то готов, но меня напрягают некоторые моменты. Близость к власти ваших оппонентов вроде Балахниных, Волынских и Шереметевых. Вы прекрасно знаете их мысли и желания. Как хотите бороться? Неужели переманите наследников на свою сторону?
Меньшиков наклонился вперед, кожаная обивка вкусно захрустела.
— Последние сто лет мои предки закладывали институт преемственности власти и искали методы, которые могут обезопасить нас от потрясений. Мы не против многопартийности, Сената, Конгресса и черт-те чего еще, схожего с нашей Думой. Но мы против слома всей системы, заложенной после смерти Петра Алексеевича Романова. Согласитесь, вам же нравится нынешняя Россия?
Никита прислушался к себе и уверенно кивнул. Какой может быть другая Россия — он уже видел.
— Ну, вот, не все так плохо, — улыбнулся цесаревич. — Согласен, что существует опасность развития по самому дурному сценарию, если кланы не договорятся о паритете и не найдут противовесы. Тогда мы получим неофеодальную рабовладельческую Россию с новейшими технологиями и вооружением, а также амбициозные империи-престолы с архаизацией общества.
— Элитарные сословия и рабы-простолюдины? — упростил мысль Владислава Никита.
— Именно, — кивнул наследник престола. — Я не хочу, чтобы мои потомки топили в крови вставшую на дыбы Россию. Хочу, чтобы им досталась сильная страна, где будут рады всем талантливым и умелым, землепашцам и рабочим.
— Смело, — Никита был согласен с Владиславом, потому что сам хотел спокойствия своему молодому клану. — И трудновыполнимо.
— Почему?
— Кланы, — пожал плечами Никита. — Вот самая архаичная система России, и самая прочная. Ее не сломать, как бы мы не хотели. Здесь все замешано на таком крепком растворе, рецепт которого затерян в веках.