Наследник
Шрифт:
Увидев боярыню, царевич наконец понял, зачем его так долго мариновали — чтобы челядинки успели принарядить и чуть подкрасить свою госпожу.
— День добрый, Анастасия Дмитриевна.
Видя, как женщина медленно набирает воздуха для ответного приветствия, мальчик ее упредил:
— Говорить не надо.
Сняв перчатку с правой руки, он очень мягко коснулся головы:
— Так легче? Вот и хорошо.
Развернув ладонь, он неспешно повел ее от шеи и до ступней, совершенно не смущаясь тонкой пуховой накидкой, не позволяющей увидеть ничего кроме очертаний тела. Закончил,
«Отравление, да какое сильное! Печень, суставы, желудок, кишечник, даже в волосах есть следы. Специально ядом потчевали, или?..».
Муж болящей, она сама и ее доверенная челядинка внимательно и с надеждой смотрели на глубоко задумавшегося царевича. Вот он еще раз провел рукой над животом, затем легонько мазнул кончиками пальцев по женской щеке и подошел к единственному маленькому окошечку, забранному бычьим пузырем. Всмотрелся в беловатый след, поднес руку еще поближе к окошку и недовольно дернул бровью. После чего одним слитным движением вытянул из-за пояса кинжальчик и полоснул острием по мутной пленке пузыря.
— Белила?
Глянув сперва на хозяйку, а потом и на хозяина, челядинка осторожно подтвердила:
— Они самые.
— Дай.
Приняв от служанки увесистую серебряную коробочку, мальчик ее открыл, полюбовался на содержимое и равнодушно вернул обратно, заинтересовавшись остатками лекарственных препаратов. Осторожно понюхал горлышки миниатюрных кувшинчиков, разломил одну из трех оставшихся пилюль и опять недовольно поморщился.
«Ну да, как я мог подумать, что пилюльки не из сулемы! Она да ртуть — две чудодейственные панацеи от доброго доктора Арнольда Линзея, коими он и мертвых поднимает на ноги. Конечно, если от такого не умер, остальное уже не страшно. А тут что? Хм, этот состав, пожалуй, мне незнаком».
Вылив несколько капель непонятного отвара себе на ладонь, а потом их же и лизнув, десятилетний целитель вначале задумался, а потом спросил:
— Кто готовил это лекарство?
Боярин от такого простого вопроса неожиданно замялся. Глянул на жену, на дверь и все же ответил, правда, на удивление тихо:
— Кореньщик один, мне про него верные люди подсказали…
— Как его найти?
— Да уж никак, пропал месяца два тому.
— Ты помог?
От такого прямого вопроса Захарьин опять замялся, потом удивился, затем почувствовал гнев… Который странным образом пропал, стоило царевичу подойти ближе — так, чтобы стали отчетливо видны его глаза. Успешно подавив несвоевременное желание перекреститься, Василий Михайлович ответил чистую правду:
— Не успел.
Сразу потеряв весь интерес к продолжению разговора, наследник взял в руки несколько снадобий, пудреницу, и напоследок прихватил свинцовый гребешок, коим боярыня расчесывала и одновременно подкрашивала свои рыжеватые волосы. Вернувшись к постели больной, он аккуратно присел на краешек и опять приоткрыл шкатулку с свинцовыми белилами:
—
Из рук страшно побледневшей челядинки звучно упало что-то мелкое, но при том достаточно тяжелое, посинели губы у хозяина дома — а Дмитрий вместо шкатулки подхватил гребешок:
— Такой же яд, как белила.
На затянутую в перчатку ладонь легли два бугристых шарика:
— Сулема, из коей состоят пилюли, в чуть большем количестве есть страшный яд, смерть от которого хоть и быстра, но весьма мучительна. Любит тебя Господь, Анастасия Дмитриевна!
Едва слышно булькнул невзрачный глиняный кувшинчик, задетый указательным пальцем:
— Настойка на киновари есть яд. Слабее сулемы, но сильнее двух первых. Теперь ты поняла, что с тобой?
Две мокрых дорожки пролегли от ее глаз.
— Да… Скажи, я буду?..
— Божией милостью и волей отца моего ты будешь исцелена. Но не сразу — уж больно тяжел твой недуг, боярыня.
Чуть повернув голову к еле дышащей челядинке, малолетний лекарь негромко распорядился:
— Чарку теплого молока. Бумагу, чернила и перо. Быстро.
Суета поднялась нешуточная — благо, что за дверью подслушивала почти вся боярская дворня. Ну, может и не вся, но уж половина точно.
— Болезную перенести в другое место, чтобы никакой духоты. И больше солнечного света.
Затребованные канцелярские принадлежности доставил, почему-то, один из постельничих сторожей. Отдал хозяину дома, одновременно скользнув по горенке быстрым взглядом, уважительно поклонился и исчез — а боярин с нарастающим удивлением смотрел, как четвертушка бумажного листа покрывается непонятными знаками. Впрочем?.. Напрягая в легком сумраке комнаты свое немного сдавшее зрение, он все же смог разобрать закорючки латыни — а за его спиной в приоткрытую дверь тихонечко просачивались ближние домочадцы.
— Эти травы можно купить у царского аптекаря Аренда Клаузенда. Понадобятся через три дня…
Влетевшая с кувшином горячего молока и небольшой чарочкой, служанка буквально светилась от надежды — на то, что хозяйка встанет и будет жить.
— Готово, царевич-батюшка!..
«Определенно, это новое слово в титуловании членов царской семьи. Или старое, но хорошо забытое?».
Приняв полную до краев чарочку, он проверил, достаточно ли пригодно молоко для питья, и трижды перекрестился на иконы.
— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…
Перекрестив и чарку, он поднес ее к губам боярыни, а догадливая служанка тут же приподняла голову своей госпожи.
— До дна.
Подождав, пока кончится молоко, Дмитрий положил руки на живот хозяйке терема и прикрыл глаза. Минута, другая, а потом слегка порозовевшая и отчетливо налившаяся жизнью Анастасия Дмитриевна удивленно пожаловалась:
— В нутрях словно бы печет!?..
Десятилетний мальчик слабо улыбнулся и обнадеживающе заметил: