Наследник
Шрифт:
— Я думал, воевода смотр проводит? — решил уточнить я.
— Ну, это смотря где. Город у нас маленький, так что над крепостью голова стоит, а не воевода. При нем пару подьячих, да полковой голова. Вроде я слышал, что хотят воеводу поставить к нам вместо головы, но когда это будет, — улыбнулся Прокоп.
— Значит, ничего страшного и не будет, — почесав подбородок, ответил я.
— Не будет, — кивнул послужилец. — Ну это ежели верстать станут в этом году, то ты легко пройдешь и запишут тебя в списки новиком. Все же твой отец сотником был, как Матвей Кожа помер, так и стал твой отец сотником. Все же кровь Волынских, да и дед твой Прохор сотником в Белгороде был, значит и ты наверняка сотником будешь. Спросить о землице могут, да о посошных людишках. Отец твой как я помню, говорил что у него сто сорок четей[7], посошных правда меньше стало, — Прокоп на секунду задумался и выдал, — нынче двенадцать у тебя душ. Да и меринка захватить с собой надо, может одвуконь засчитают, тогда жалованья больше положат. — Ладно, пойду я. Гляну, чем спину Богдану мажут. — и, поднявшись, Прокоп отправился в сторону дома.
Глядя ему в спину, я размышлял об услышанном. Со смотром и верстанием было все понятно, вот только он упомянул о девятнадцати душах, но у меня больше народу. У одного Агапа только девять детей, да еще холопы мои. Тут до меня дошло, видимо учитываются только взрослые работные мужики, то есть ни дети ни женщины не учитываются, может и холопов не считают.
Дальше мои мысли повернулись к прочитанным грамоткам, и скелетам в шкафу моей семьи. Получалось все одно к одному, что мой отец действительно сын князя, а я его наследник. Ежели Волынские не худой род, князь мог спокойно жениться на бабке, и не смотрели бы косо. Да и прадед за счет такой свадьбы мог возвыситься, к тому же внук сам князем стал бы. Вот только что-то пошло не так. Да и опричнина мне вспомнилась. Князь вполне мог в опале быть, ту же свадьбу могли провести не афишируя. После смерти князя что-то могло и поменяться в раскладах, и прадед решил скрыть внука, «оженив» дочь, а после сплавив подальше от Москвы. Дал взятку попу или еще как решил вопрос, вот и стала она Белевой. Сам же Белев до того времени еще мог помереть, или во все его не было, так внесли запись, если это вообще возможно. Хотя за деньги еще не такие чудеса могли исполнить, а спустя время кто там разберет как было на самом деле. А как пришло бы время, все и открылось бы, а если момента не было бы, ну и ладно. Вот только прадед сам попал в переплет, и это забылось. Могли бы родичи по его линии знать об этом? Вполне могли, вот и дистанцировались, а там еще и позор прадеда, вот и повод забыть о нас.
— Мда уж, — хмыкнул я себе под нос. Осталось узнать только, что это за князь Старицкий, а там уже и решать, стоит ли пробовать вступить мне в наследство, а то может оказаться, что он предатель или еще чего, и я таким образом сделаю только хуже. Правда, это все не снимает вопроса, где мне взять денег и людишек для предстоящих событий?
Тяжко вздохнув, я глянул на саблю, на лезвии которой появилась пара отметин. В сенях я видел правило, надо бы лезвие привести в порядок, с этими мыслями я убрал саблю в ножны и взялся за садаак.
Лук был немного выгнут в другую сторону, и длины почти полтора метра. Плечи его были сделаны то ли из кости, то ли из рога.
В отдельно кармашке садаака лежали три небольших клубка, два из которых закапаны воском.
Тетива тут же подсказал мне справочник. Взяв один из клубочков, я начал его разматывать.
Накинув тетиву на нижнее плечо, сам лук поставил между ног и попытался согнуть и накинуть на второе плечо тетиву.
— Ух, — только вырвалось из меня, с первого раза у меня не вышло, хоть я и согнул лук.
Я скрипел и матерился про себя, лишь с четвертого раза, приноровившись, смог накинуть тетиву.
Вот сейчас лук уже был похож на лук, а не на выгнутую палку.
Дзинь — потрогал я тетиву.
— Тугая, — хмыкнул я и уже попытался натянуть ее, было непривычно.
«Килограмм шестьдесят, не меньше, в натяжении, а то и больше»,— мелькнуло у меня в мыслях.
Заглянув в колчан, я вытащил все стрелы и начал их осматривать, наконечники были разные, а некоторые обходились и без таковых.
Оперение также у всех отличались, видимо, чтобы не перепутать. Убрав стрелы в колчан, я принялся тренироваться с луком.
Достав стрелу с боевым наконечником, я прицелился в ворота, что находились от меня в тридцати метрах, и выпустил стрелу.
Дзинь пропела тетива, а стрела махом унеслась к своей цели.
— Попал, — радостно вырвалось у меня, хоть и чуть ниже, чем я целился, и я тут же поспешил к воротам.
Стрела вошла в дерево на весь наконечник, так что доставать мне ее пришлось с помощью ножа.
Немного еще потренировавшись с луком, я вернулся к сабле, хоть и не особо хотелось после произошедшего. Однако хочешь, не хочешь, а надо, ведь в какой-то момент моя жизнь может оказаться на кончике этой сабли.
В основном я отрабатывал удары, а после устроил себе бой с тенью. Солнце уже клонилось к закату, поэтому я вернулся домой.
Дома было прохладно, так что пришлось помучиться, разжигая очаг.
Когда я разжег огонь, появилась Афинька и принесла мой кафтан с пришитым карманом, поблагодарив её, я приказал приготовить еды в завтрашнюю дорогу. Немного помаявшись дома, я уселся за ужин, по привычке уплетая холодную кашу, а потом, найдя в сенях правило, принялся выправлять лезвие сабли, а, закончив, завалился спать. Думать ни о чем не хотелось, очень уж эмоциональным выдался денек.
С утра вновь устроил себе тренировку с саблей, за которой издали наблюдал Прокоп, но так и не подошел ко мне. Завершив тренировку, я начал собираться к поездке.
Вещи собирались в обычный мешок и седельные сумки, не сказать, что прям удобно, но я сделал себе зарубку в памяти, сшить себе вещмешок, с которым столкнулся еще в далеком детстве, когда ходил в походы. Всяко удобней будет.
С собой также захватил двадцать копеек на всякий случай и спрятал их во внутренний карман.
Когда я седлал Черныша, в конюшне объявился Прокоп.
— Здрав будь, Андрей Владимирович, — поприветствовал.
— И ты здрав, — кивнул я Прокопу.
— Богдашку будем с собой брать? — спросил мой послужилец. — Все же за двоих послужильцев больше накинут, чем за одного.
— Он сможет ехать? А то его крики в самом Гороховце слышали небось, — хмыкнул я.
— Потерпит, — весело оскалился Прокоп.
— Возьмем тогда, — после небольшой паузы ответил я, и Прокоп кивнув молча покинул конюшню, чтобы появиться спустя пару минут с Богданом. Который имел бледный вид и при каждом шаге морщился.
При виде меня он тут же отвесил поясной поклон, причем было видно, что делает он это через боль.
— Ты прости меня, Андрей, не думал я, что моя шутка так обернется, — повинился Богдан.
Судя по его лицу, он говорил искренне и действительно переживал.
— Прощаю, — кивнул я ему и отвернулся к Чернышу.
Оседлав коней, мы выехали в город. Богдан всю дорогу был молчалив и печален и лишний раз не отсвечивал.
Немного отъехав от дома, я завел разговор с Прокопом.
— А ты знаешь, кто такой князь Старицкий? — поинтересовался я, качаясь в седле.