Наследники империи
Шрифт:
— Барра? — Что-то в лице Гиля дрогнуло, и Мгалу показалось, что юноша вот-вот заплачет.
— Ах, значит, барра… — протянула Лив, улыбаясь противнее прежнего.
«Жаль, что я не прикончил ее еще в Сагре! — с тоской подумал северянин. — И почему это я всегда должен страдать от своего мягкосердечия?»
Стоявшая перед Мгалом раковина с запеченным в ней моллюском источала возбуждающий аппетит запах. Джамб знал, чем и когда угощать посетителей, и северянин пожалел, что товарищам не доведется попробовать этакой вкуснятины.
После разговора с Вогуром они отправились проведать Рашалайна, слухи о появлении которого с удивительной быстротой распространились по базару. Народа, желавшего увидеть и послушать отшельника, собралось в просторном шатре несравнимо больше, чем у борцовского помоста, и выступление старца
С легким сердцем оставив товарищей наслаждаться красноречием Рашалайна, он направился в порт и разыскал там владельцев нескольких рыбачьих баркасов, названия которых упоминали давешним вечером посетители «Счастливого плавания». Потолковав с ними, северянин пришел к самым неутешительным для себя выводам.
Как и предупреждал отшельник, до окончания сезона штормов корабельщики довольствовались ловлей рыбы неподалеку от берега и о сколько-нибудь дальнем плавании не желали и слышать. Понять их было нетрудно — стоящие в гавани утлые суденышки и в лучшие-то свои дни не ходили дальше Нинхуба, а три-четыре больших корабля, принадлежащих богатым бай-баланским унгирам, пережидали неблагоприятное время года в благоустроенных гаванях больших городов на северном побережье Жемчужного моря.
Единственным заслуживающим внимания судном был стоящий на рейде «Кикломор». Но мланго, как известно, никогда не брали чужаков на борт своих кораблей, и Мгал, полюбовавшись имперским красавцем, вновь вернулся к осмотру рыбачьих баркасов. И сколь ни мало он разбирался в кораблях, его скудных познаний все же хватило, чтобы сообразить — ему никогда не отыскать капитана, который согласился бы плыть в Танабаг на таких вот развалюхах. Все они были предназначены для каботажного плавания и давно уже нуждались в серьезном ремонте. Оставались еще, правда, два баркаса, поставленных в доки для починки, но Мгал рассудил, что надобно прежде взглянуть на них — побеседовать с хозяевами он всегда успеет.
Подозревая, что по случаю ярмарки доки будут засупонены, и, пораскинув мозгами, он решил, что есть и другой способ получить необходимые сведения об интересующих его судах. Джамб либо кто-нибудь из его посетителей мог бы толково описать их, однако ни трактирщика, ни рыбаков в зале, как назло, не было, а обращаться с расспросами к зашедшим выпить по стаканчику вина городским стражникам северянин посчитал делом заведомо бесполезным.
Покончив с печеным моллюском и салатом из морских водорослей, Мгал плеснул себе вина из кувшина и попытался представить завтрашний разговор с Джадуаром, от которого он, после посещения порта, не ждал ничего хорошего. Разумеется, ему следовало взять с собой Бемса или Лив, дувианцы разбирались в кораблях не в пример лучше него, но после беседы с Вогуром северянину хотелось побыть одному, и он даже обрадовался, когда увлеченные красноречием Рашалайна товарищи не выразили особого желания идти вместе с ним. Рассказ барра, как это ни странно, произвел на Мгала значительно более тягостное впечатление, чем на Гиля. В душе чернокожего юноши он пробудил надежду на то, что соплеменники его все еще живы, северянина же заставил всерьез задуматься о неуязвимости захватнических планов Белого Братства.
Повествование Вогура о внезапном нападении отряда Белых Братьев на его деревню в мельчайших подробностях совпадало с тем, что довелось некогда услышать северянину от Гиля. Однако захват деревни был лишь началом злоключений чернокожего борца. Далее Вогур рассказал о том, как, отделив взрослых мужчин от остальных жителей селения, их, словно стадо овец, гнали от одной захваченной деревни к другой. И в каждой имелись запасы пищи и воды, везде был приготовлен кров и вырыты отхожие места. Вогур не помнил случая, чтобы кому-нибудь не хватило куска черствой лепешки или глотка мутноватой воды. Он никогда больше не видел своих соплеменниц, но, слушая рассказы женщин с белой, желтой и бронзовой кожей, хорошо представлял себе их судьбу. Их гнали на восток точно так же, как и мужчин-барра, и конец пути был, скорее всего, точно таким же. Мужчин, разбив на десятки, расселили по чужим деревням. Вогура, например, с девятью товарищами поселили в деревне хинтов, тоже разоренной и покинутой своими прежними обитателями. Кроме барра там жили зуты, груанты и осколки еще пяти-шести покоренных Белым Братством племен.
О, жизнь в бывшей деревне хинтов вовсе не была кошмарной! Здесь оказалось поровну мужчин и женщин, а поддерживавшие порядок Белые Братья не отличались жестокостью. Напротив, они снабдили переселенцев самым необходимым для жизни, включая посевное зерно и кое-какие орудия труда, и сообщили, что в первые три года подати с деревни взиматься не будут, а в дальнейшем составят, как и по всей Атаргате, десятую часть урожая.
Поначалу согнанные в селение люди из-за несходства языков не могли объединиться, чтобы расправиться с оставленными надзирать за ними Белыми Братьями, а к тому времени, когда они стали понимать друг друга, прежняя ненависть к захватчикам несколько поутихла. В конце концов те, кому невтерпеж было оставаться в деревне хинтов, ушли из нее, и Белые Братья не особенно старались их вернуть. Остальные же, сообразив, что бежать им некуда, смирились с постигшей их участью. И Вогуру не в чем было их обвинить. Прежняя жизнь кончилась, восстановить ее было невозможно, а мстить… Мстить надо было всему Белому Братству, ибо воины его походили друг на друга, как песчинки на морском берегу, и кто мог определить, которые из них являются кровными врагами? Более того, сами Белые Братья искренне верили, что облегчают жизнь вечно голодным, вечно враждующим между собой дикарям, и, до некоторой степени, они были правы. Ибо бороны и тонги, используемые ими для вспашки, позволяли обрабатывать большие, прямо-таки гигантские поля, а остраго давало сказочные урожаи. Сами надсмотрщики работали наравне со всеми и вели себя по отношению к селянам скорее как братья и учителя, чем как требовательные и жестокие хозяева. Да, собственно, никакими хозяевами они и не были…
— Побег таких, как Вогур, ничего не изменил… — пробормотал Мгал, прихлебывая вино и устремляя невидящий взгляд в окно таверны. Он вспоминал обычаи своего племени, время, проведенное у дголей и ассунов, а также рассказы Гиля о том, что в неурожайные годы барра питались лягушками, насекомыми и горькими кореньями, от которых сильные становились слабыми, а слабые умирали. Если Белые Братья обучали людей, как обрабатывать землю и снимать с нее богатые урожаи, сражаться с ними было трудно, и кое-кто мог бы, пожалуй, назвать их благодетелями… Особенно те, кому не пришлось видеть сожженных деревень и трупы тех, кто пытался сопротивляться поработителям… Хотя, с другой стороны, сражения между дголями и лесными людьми, например, были не менее кровопролитными и, если разобраться, еще более бессмысленными. Груантов обвиняли в людоедстве, а кровавые божества хинтов требовали таких жертв, что о ритуалах этого племени нельзя было говорить без омерзения. Единый Созидатель, которому не слишком ревностно поклонялись Белые Братья, был несравнимо человечнее, чем Самаат барра и Вожатый Солнечного Диска, которого почитало родное племя Мгала…
— Эй, северянин! Будь любезен, разреши-ка наш спор! Вексе говорит, что «змей» и «солнце» означают предающего тебя друга, а по-моему, это измена любимой девушки. — Один из городских стражников ткнул пальцем в разложенные на столе костяные квадратики.
— При чем тут девушка? Это может означать злоумышление против хозяина, беспричинную ревность и даже мланго. Все зависит от того, как легли гадальные кости! И если в основании Серебряного щита выпали «руки», то даже вонючему курнику ясно, что имеется в виду мужчина! — негодующе рявкнул тот, которого звали Вексе, и тоже воззвал к северянину: — Ты только взгляни!
Мгал нехотя поднялся и подошел к столу спорщиков, намереваясь, раз уж они сами к нему обратились, порасспросить их о Джадуаре.
— Если это «руки», а «котел» и «корабль» лежат слева, — он наклонился над столом, вглядываясь в полустертую резьбу гадальных костей, — то, думается мне, это указывает на предателя-мужчину. Но если у вас такое сочетание может означать людей из империи Махаили… — Закончить фразу Мгал не успел. Что-то со страшной силой обрушилось на его склоненную голову, и он ткнулся лицом в стол, рассыпая затейливый узор, старательно выложенный из лживых костяшек.