Наследники Скорби

Казакова Екатерина

Дивен повернулся:

–

Уйди.

Оборотень в ответ с пониманием кивнул.

…Детей похоронили в овраге. Горе выпило силу, высушило души, но нельзя долго скорбеть и предаваться отчаянию

–

не выживет Стая. И вот Осененные Лебяжьих Переходов собрались после погребальной тризны в доме Звана. Дивена звать не хотели, но он пошел сам. А теперь сидел молча, будто окаменевший.

–

Так

что делать будем?

–

негромко спросил Новик. Он был в Стае Звана уже много лет, и за эти годы заслужил славу ровного нравом и мудрого суждениями мужчины.

–

Я не верю Серому,

–

вдруг глухо отозвался Дивен.

–

Злобы в нем много. И рожа больно хитрая.

–

Мне он тоже не по сердцу,

–

отозвался эхом Мирег.

–

Чего дети туда с его волчонком подались?

–

Потому и подались, что дети,

–

ответил Ставр.

–

А то ты себя не помнишь…

–

Я

–

то помню. Но они сроду из Пещер не бегали. А тут как пришел этот псеныш, так и… Да еще вспомни, Серый на стены не кидался, когда паренек его к Хранителям отошел.

–

Он ему не кровный был,

–

пояснил Ставр.

–

То

–

то и оно…

–

Лицо Дивена дрогнуло.

Зван помолчал, а потом произнес:

–

Допрежь Охотников в этой стороне и впрямь не бывало. Вот что скажу. Веры Серому и у меня нет. Но и против него ничто не говорит. Я отвечу ему согласием. Пусть приводит Стаю. Пещеры большие. А с бодливой коровы лучше глаз не спускать.

–

Как бы беды не накликали,

–

сказал Новик.

–

Видел я их Осененных. Упаси Хранители темной ночью в лесу встретиться.

–

Нет у нас выбора,

–

покачал головой Зван.

–

Он

–

зверина мстительная. Это я уже понял. Покажем со двора

–

точно беду приманим. Мы не зверье, нам с места ныне сняться

–

гибель верная. Надо глядеть за

ним. Я не дам согласия охотиться вместе. Но к себе мы их пустим. Они ведь просят приютить Стаю, а не вожаков. Поглядим, есть ли там кто в ясном разуме. Такие как Серый долго не живут.

Мужчины переглянулись.

Дивен медленно поднял голову:

–

Если это он на детей Охотника вывел…

–

Охолонись. Мы того наверняка не знаем. Нам теперь думать надо, как баб и ребятишек спасать, как выжить, как кормить их…

–

Да? И как же?

–

вспылил Мирег.

–

Мы по тройке в седмицу уходим, чтобы Стаю окормлять. А если эти тут приживутся, так и знай

–

приведут облаву! Где волки

–

там смерть! Пойдут рвать окрестные деревни, никакая Черта не убережет!

–

Не пойдут,

–

с тихой грозой в голосе сказал Зван.

–

Чай, мы тут не девки красные. Сумеем за себя постоять. Серый в эти пещеры и на шаг не войдет, пока обо всем не условимся. Вожак слово нарушить не может, иначе собственная Стая его же и загрызет.

Снова поднял голову Дивен:

–

Узнаю, что он…

–

Сам убью, коли узнаю.

–

Зван поднялся на ноги.

–

Глядите во все глаза. И ищите среди волков его тех, в ком людское осталось. В них нам, случись что, поддержка будет.

* * *

Тамир лежал на лавке, будто покойник — вытянувшись во весь рост, с восковым застывшим лицом. Однако грудь едва заметно поднималась и опускалась. Жив.

Сутки уже миновали, но колдун не открывал глаз и лучше ему не становилось. Лесана вспоминала, как безо всякого стыда раздевала его, стаскивая сырую грязную одежду, как протирала влажной тряпицей, пропуская через пальцы Дар. Сила просачивалась сквозь его кожу, но та все одно оставалась холодной, как у лягушки.

И что делать, девушка не знала. Прикладывалась ухом к едва вздымающейся груди, слушала слабо бьющееся сердце и понять не могла — то ли спит Тамир, то ли умирает. Он не метался в бреду, ничего не слышал. Только серебристые линии змеились по телу. Лесана обводила их пальцами, не понимая, что это.

— Мама, погляди…

— Что, доченька? Что глядеть? — Млада всматривалась, но… ничего не видела. — Отдохнула бы ты. Сама вся белая.

— Отдохну.

И девушка снова прикладывала узкие ладони к груди колдуна, и снова с пальцев струилось бледное сияние.