Наследники Скорби
Шрифт:
— Обратить?
— Ну да, — безо всякого стыда признался узник.
Лесане очень захотелось ударить его, но вместо этого она круто развернулась и вышла. В груди клокотал и кипел гнев. Девку, значит, взять?!
Когда обережница вернулась в избу, Тамира бил озноб. Испуганная мать сидела возле колдуна, укрытого мало не десятком тулупов.
— Дочка, ледяной весь, как сосулька! — со слезами в голосе пожаловалась Млада.
— Давай на пол его переложим, — кивнула Лесана отцу. — И ступайте сегодня ночевать к дядьке. Вдруг ночью хуже ему будет, придется
Родители закивали.
Когда все ушли, Лесана посмотрела на лежащего без чувств мужчину и принялась медленно раздеваться. Сняла нательную рубаху и скользнула к нему под меховое одеяло. Прижалась нагим горячим телом к окоченевшему, словно деревянному, обняла и отпустила Дар. А как заснула — и сама не заметила.
–
Ивор, Ивор, проснись!
–
Всклокоченный мужик тряс за плечо закутанного в войлок человека.
–
Что случилось?
–
Разбуженный заворочался, откинул одеяло, и в рассветном полумраке его лицо со следами застарелой усталости
–
кругами вокруг глаз и глубокими складками в уголках рта
–
показалось совсем древним.
–
Нежа померла, а Радислава и Молчана лихоманка настигла.
–
Дождь идет, Дабор?
–
глухо спросил Ивор.
–
Идет, проклятущий,
–
кивнул мужик.
–
Просвета нет. Как бы сильней не разошелся. Ты уж поспеши, родимый. Надо отчитать их, да и…
Заканчивать Дабор не стал.
–
Отчитаю,
–
мужчина свесил ноги с лавки, нащупывая стоптанные сапоги.
В избе было душно, влажно, пахло прелью и дымом, но все одно
–
лучше, чем снаружи, где уже который день с неба сыпался мелкий, как пыль, нудный дождь. Гнилой таяльник! Ой, гнилой! Хоть во что оденься и обуйся, все одно
–
сыро и холодно…
Запахнувшись в кожаную накидку и надвинув капюшон на самые глаза, Ивор шел за Дабором. Он думал: "Девять суток. Прошло уже девять суток…" Девять долгих суток, слившихся в один бесконечный хмурый, скорбный день, которому нет и словно не будет конца. Будто все, кого обережник знал и дал обет защищать, решили умереть, оставив его доживать век с чувством горького стыда и никчемности.
Ноги скользили по залитому водой снежному
–
безрадостным, тоскливым, мрачным. Изба стояла на окраине. А рядом столпились те, кого еще держали ноги: хмурые уставшие люди с остановившимися взглядами и отрешенными лицами…
Ивор оглядел их
–
и сердце сжалось. Из Елашира выходили обозом в тридцать человек. А нынче осталось меньше дюжины… Что за недуг неведомый они на себе принесли и где его сыскали
–
поди теперь дознайся. В Вадимичи приехали
–
в обозе заболели двое. Думали, лихоманка скрутила. Хворые метались в жару, жаловались на озноб и ломоту в костях. Обережник отпаивал их сбором трав, очищал Даром. Да только впусте.
Когда спустя день болящие покрылись черными струпьями
–
тут уж стало ясно, что без помощи не обойтись. Отправили в Цитадель сороку с коричневой ниткой на лапке, вестница упорхнула, и в тот же вечер умер первый из обозников. К ночи
–
еще один.
Через трое суток умерших было уже восьмеро, а лихоманка перекинулась на жителей веси. Похороны в Вадимичах стали делом обыкновенным.
Колдун сбился с ног, силясь помочь людям, чая дождаться подмоги из крепости. Он пользовал больных настоями, омывал отварами, лил Дар без жалости и скупости. От питья и припарок хворым будто делалось лучше. Черные струпья прорывались наконец гноем, но после этого… человек умирал.
Обережник пытался лечить от язв, варил мази на нутряном свином жиру и чистотеле, снова лил Дар. Но проклятые свищи, рубцуясь, усиливали лихорадку. И снова люди гибли.
Вадимичи охватила глухая беспросветная тоска.
Уже не плакали по сгинувшим детям матери, не чернели от горя отцы и мужья, не причитали невесты по женихам
–
сами лежали при смерти. Безысходность завладела каждым домом
.
А хоронить покойников было некому. Уже три избы заколотили наглухо, потому как не осталось сил вывозить тела и предавать их земле. Ивор лишь читал над усопшими отходной наговор, чтобы души покинули непогребенные по укладу тела, вознеслись в вышние небеса. На все прочее не осталось сил.
Насельник Цитадели лишь бился за оставшихся, еще живых людей. Пытался избавить от мученической смерти трехлетнюю осиротевшую Усладу
–
внучки его ровесницу. Лил Дар, унимал жар, очищал кожу от ржаво