Наследники Великой Королевы (др. изд.)
Шрифт:
— Но ведь не все ваши жены местные.
— Да, я видел, как внимательно вы рассматривали белых женщин. Ну как, выдерживают они критику столь взыскательного знатока? Одна из них Франсин — француженка.
— Я так и думал.
— Она из Марселя. Очень живая и жизнерадостная, но язык у нее острее бритвы. Все остальные боятся ее. А заметили вы молоденькую с красивыми глазками?
— Она итальянка, верно?
— Сицилийка. Очень хороша. Я часто посылаю за ней.
«А-а, значит вот как это делается. Их приводят к нему», — подумал Смит.
— Вид у нее почти что ангельский, но жизнь в гареме ей не по душе, и она готова отдаться первому же мужчине, который проникнет туда. Единственная, кто меня по-настоящему любит, так это маленькая гречанка. Ей бы я без колебания доверил свою жизнь, если бы заболел.
— Я слышал, что вы живете в роскоши, Уорд, но даже вообразить не мог, что это поистине королевская роскошь.
— Даже, если бы я мог жить здесь в полной безопасности, я с радостью променял бы все это великолепие на маленький домик с соломенной крышей в зеленой долине Кента, — с неожиданной горячностью проговорил Джон.
Потом Смит спросил его о Джоралемоне. В каком качестве он здесь живет.
— А-а, мой добрый старый Джор! Круг его обязанностей необычайно широк — он и дворецкий, и секретарь, и мой друг. Но главное — Джор — моя совесть. Хотя, конечно, нельзя сказать, что я уж очень прислушиваюсь к его мнению. К примеру он житья мне не дает по поводу этих женщин, красотой которых вы так восторгались. Хотите верьте, хотите нет, но он категорически отказывается заходить на женскую половину. Джор — настоящий святой, силой обстоятельств заброшенный в обитель греха, откуда он не может бежать.
— Я не мог не обратить внимания, — продолжал гость, — на то, что в вашем гареме нет ни одной англичанки. Признаюсь, это меня удивило.
И тут на какое-то мгновение он увидел подлинного Джона Уорда. Мощная фигура выпрямилась. Низким от волнения голосом Джон произнес.
— Я перестал бы уважать себя, если бы осмелился привезти сюда свою соотечественницу. Я не очень-то
Наступила долгая тишина. Наконец Джон, не без труда повернув свой тяжеловесный корпус к собеседнику, сказал.
— Завтра вы должны покинуть мой дом, Смит.
— Моя компания так быстро наскучила вам?
— Не могу передать, какое удовольствие для меня было вновь услышать английскую речь. Она была для меня столь же желанна, как вода для человека, долго томившегося от жажды в пустыне. Но… я уже говорил вам — мне не нравится то, как обстоят здесь дела. У меня серьезные трения с беем. Он угрожает лишить меня покровительства и защиты. К этому все идет, мой друг. Завтра утром во Францию отплывает корабль. Сегодня ночью я перевезу на него всех своих белых жен. Они пока еще этого не знают. Пока еще я пользуюсь достаточным влиянием, чтобы устроить это. Вы тоже отбудете на этом судне.
— Но тогда и вы должны ехать с нами, — воскликнул Смит, — ради всего святого, зачем вам неизвестно для чего жертвовать жизнью!
Уорд спокойно ответил.
— Я никогда не бегал от судьбы. Возможно незаметно для себя я усвоил фатализм жителей Востока. Мне кажется, что быстрая смерть — это желанная смерть. Сейчас я уже не тот, что прежде. Мне не хватает решимости. Но даже если бы я и захотел уехать, сомневаюсь, чтобы мне это удалось.
Смит знал, что дальнейшие уговоры бесцельны. Поэтому он лишь поинтересовался.
— А что же будет с вашим другом Сноудом?
Впервые за все время их знакомства лицо Джона осветилось доброй улыбкой.
— Отважный старый Джор! Мой славный дурачина! Знаете, Смит, он наотрез отказывается покинуть меня. Я пытался уговорить его, но он упорно стоит на своем. Боюсь, он останется со мной до конца. — Джон тяжело поднялся со скамьи. — Думаю, нам уже недолго ждать, пока язычники снова появятся на стенах.