Наследство для Лонли-Локли

Фрай Макс

– А твой большой друг в белой одежде, который сжег ворота? Он тоже не будет драться?
– уточнил пес. Он оказался редкостным симпатягой: раза в два меньше моего Друппи - что тоже весьма немало!
– с лохматой серой шерстью и умными золотистыми глазами, пытливо сверкающими из-под густой жесткой челки.

– Тебя никто не будет обижать, - внушительно пообещал Шурф.
– Иди сюда, говорящий пес. Никогда прежде не видел, чтобы собаки разговаривали, не превращаясь при этом в человека. Что, над тобой поколдовали?

– Я сам виноват. Когда я был глупым щенком, я выпил какой-то напиток из склянки в комнате дедушки Тухты, - сказал пес.
– С тех пор я и разговариваю, как человек: никто не знает, почему. Старый Тухта потом поил этим зельем все зверье в окрестностях, но никто кроме меня не заговорил.

– Значит, весь секрет в пропорциях, - авторитетно объяснил Шурф.
– Наверное, вышло так, что

ты случайно выпил ровно столько, сколько необходимо для существа твоего роста и веса.

– Тебе виднее: ты человек, - философски заметил пес.

– А как тебя зовут?
– спросил я, невольно улыбаясь до ушей: еще никогда в жизни мне не доводилось лично знакомиться с собаками.

– Дримарондо, - гордо сказал пес. И тут же пожаловался: - Новые хозяева дразнят меня "Кутык-Макутык" и смеются: дескать, как будто я тоже из их семьи. А я сам по себе! Вы не будете меня так называть? Мне больше нравится Дримарондо: это имя дал мне покойный дед Хурумха. При нем мне хорошо жилось, не то что сейчас, когда всем в доме заправляет Маркуло! А вы кто? Новые хозяева? Или просто грабители? Если грабители, то украдите меня отсюда, ладно? А то Маркуло совсем меня кормить перестал. А старый Хурумха говорил, что я - очень дорогая собака, с тех пор, как научился говорить. И не так уж много я ем!

– Да нет, мы не грабители. Скорее уж новые хозяева. Впрочем, там видно будет...
– неопределенно сказал Шурф.

– Кутыки вас уже давно ждут, - сообщил пес.
– И все гадают: доберетесь вы, или не доберетесь. Маркуло даже поспорил со своей сестрой Ули. Он сказал, что не доберетесь. А она сказала: не говори "плюх", если до озера дюжина миль по болотам. То есть - не радуйся, дескать, раньше времени. И они поспорили так, что по всему дому горшки летали. А потом помирились, потому что...

– Потом расскажешь, ладно?
– вежливо перебил его Шурф.
– А пока просто проводи нас к дому.

– А чего тут провожать?
– проворчал Дримарондо.
– Дом - он и есть дом. Не заблудитесь, небось. А мне туда лишний раз соваться неохота...

– Ладно, неохота - не суйся. Только скажи: они где живут? В большой башне?

– Ну да, в большой. Только дедушка Тухта живет отдельно: у него свой домик во дворе, там хорошо и спокойно, одно плохо: еды нет, она вся хранится в погребе, в большом доме... И еще Рэрэ живет в самом дальнем домике, но он там только ночует: у него в большой башне много работы, а я у него прячусь, пока он работает, но у него тоже нет еды, или почти нет... Совсем плохо! А из погреба пока что-то утащишь... Эх, не жизнь это! Вот пока был жив старик Хурумха...

– Хорошо все-таки, что ты у меня не разговариваешь!
– насмешливо сказал я Друппи.
– А то я бы давным-давно рехнулся! Это как же вашего брата на болтовню пробивает, если уж научитесь говорить!

– Ты бы лучше достал что-нибудь из своей Щели между Мирами и покормил нашего нового знакомого, - неожиданно строго сказал мне Лонли-Локли.
– Ты же видишь: он так голоден, что больше ни о чем думать не может! И потом, пусть у нас будет хоть один друг в этом доме - все лучше, чем ничего...

– Слушаю и повинуюсь!
– приторным тоном хорошо выдрессированного джинна ответствовал я. Через минуту Дримарондо получил здоровенный окорок. Друппи вопросительно посмотрел на меня: дескать, а я как же? Новый знакомый разглядывал Друппи с откровенным недоверием: кажется, его несколько смущали размеры моего пса.

– Это моя собака, сэр Дримарондо, - проникновенно сказал я.
– Его зовут Друппи. К счастью, он абсолютно не заколдован, поэтому говорить не умеет. Но вы и так поймете друг друга, верно? Надеюсь, вы подружитесь.

– Я тоже надеюсь, - вежливо сказал Дримарондо.
– А он точно не будет со мной драться? Потому что если будет, я лучше как-нибудь обойдусь без окорока...

Друппи дружелюбно тявкнул, чтобы разрядить обстановку. Через несколько секунд эти двое уже мирно обнюхивались. Судя по всему, они отлично поладили и дружно принялись за окорок.

– Пусть себе возятся, - одобрительно сказал Шурф.
– Пошли, Макс, посмотрим на этих Кутыков. Только будь настороже, ладно?

– Буду, - кивнул я.
– Людям, которые не кормят свою собаку, нельзя доверять, это точно!

Мы прошли через мощеный двор, по периметру застроенный маленькими одно- и двухэтажными домиками, и, наконец, оказались перед большой, обитой каким-то светлым металлом, входной дверью в башню. Шурф осторожно, словно мы были на службе, потянул ее на себя. Дверь открылась с протяжным скрипом, и мы оказались в полутемном коридоре. Пройдя несколько метров, он открыл следующую дверь, и мы вошли в небольшой зал, озаренный оранжевым светом доброй дюжины здоровенных светящихся грибов. За большим прямоугольным столом восседала совершенно неописуемая

компания. Я сразу понял, что имел в виду Шурф, когда говорил мне, что среди драххов нет неприметных людей. Святая правда! Глядя на физиономии Кутыков, можно было подумать, что эта семья - не совместное творение природы и случая, а дело рук хорошего комедийного режиссера - возможно, он даже несколько перегнул палку, собрав их вместе под одной крышей. Во главе стола восседал самый настоящий опереточный злодей: моложавое, довольно красивое от природы, смуглое лицо с чересчур крупным орлиным носом, тонкими, но яркими, словно накрашенными, губами и острым, как локоть, подбородком, было украшено тоненькими усиками и густыми, изогнутыми как у карточного Джокера, бровями. Этого красавчика окружали не менее прекрасные дамы. Одна из них наверняка была его сестрой: слишком уж велико сходство. Такой же острый подбородок, хищный нос, резкие скулы и огромные черные глаза, длинные темные волосы, гладкие и блестящие, великодушно обрамляли сие достойное зрелище. В результате у трудолюбивой матери-природы получилась типичная "дама пик", или просто юная ведьмочка - тоже, впрочем, вполне опереточная. Другая леди оказалась почти кукольной - если бы не маленький, но крючковатый носик - блондинкой. Все остальные атрибуты "сладкой девочки" были на месте: огромные зеленые глазищи, соблазнительный ротик с капризно оттопыренной нижней губкой и, насколько можно было разглядеть с порога, совершенно сногсшибательная фигура. Рядом с блондинкой примостилась колоритнейшая старушенция: самая настоящая старая ведьма, но уже не опереточная, а мультяшная: до сих пор мне не доводилось видеть настоящую живую женщину, у которой кончик гротескно изогнутого носа реально нависал бы над верхней губой, очаровательно сочетаясь с трогательными седыми усиками. Несуразная величина и сомнительная форма этого главного украшения справедливо компенсировались почти полным отсутствием глаз: так, две маленькие блестящие бусины, внимательные, сердитые и пугающе умные, как у крысы. Одним словом, дамы были хороши, каждая по-своему - настолько, что хоть в лес убегай! Впрочем, мужской состав коллектива тоже не подкачал. Здоровенный, не слишком добродушный на вид и, как мне показалось, небольшого ума, увалень, одетый в длинную вязаную хламиду - я даже не был уверен, что под ней имеются какие-нибудь плохонькие штаны. В его рыжих волосах запутались клочки соломы - я бы не удивился, если бы узнал, что на сеновале он валялся много лет назад: прическа этого красавчика выглядела так, словно к ней не прикасались чуть ли не с момента его рождения. Он был похож на когда-то славного, но уже давно свихнувшегося от сидения на цепи сенбернара. Рядом с ним сидел не менее запущенный дядя в коротких, едва достигающих колен, грязных, как чумной барак, штанах и замызганном вязаном жилете, надетом на голое тело. Впрочем, у этого грязнули внешность была самая что ни на есть поэтическая - на его темных с проседью кудрявых волосах красовался венок из живых цветов, шею обвивала какая-то декоративная лиана, из-под стола выглядывали перепачканные босые ноги, а глаза были мечтательно устремлены в потолок: мне показалось, что нас он вообще не заметил. У края стола примостился очень симпатичный румяный старичок. На звание гнома он, пожалуй, все-таки не тянул, но все же показался мне совсем маленьким: я заметил, что он сидел на очень высоком табурете - чтобы было удобно дотягиваться до стола. А напротив маленького дедушки восседало настоящее чудовище. Так мог бы выглядеть вконец спившийся самец орангутанга - если бы ему сбрили почти всю шерсть с морды, оставив только несколько клочков не то медной проволоки, не то просто жесткой рыжеватой щетины на одной щеке и примыкающей к ней половине подбородка. Другая часть лица выглядела вполне бритой, но легче от этого не становилось. Все они - кроме мечтательного дяди в венке, которого я про себя окрестил "поэтом" - уставились на нас в немом изумлении. Молчание грозило затянуться, поскольку Шурф, как мне показалось, не собирался произносить приветственных речей, а с неподдельным интересом склонившегося над микроскопом ученого бактериолога разглядывал своих свойственников.

– Приветствую вас в фамильном замке Кутыков Хоттских!
– приятный сочный баритон раздался прямо за моей спиной.

Я обернулся и увидел высокого темноволосого мужчину средних лет, на удивление аккуратно причесанного и одетого в скромные, но опрятные шерстяные штаны, вязаную рубаху и меховой жилет, в полном соответствии с неизменной модой графства Хотта. У него было довольно невыразительное - по крайней мере, на фоне очаровательной компании, собравшейся за столом!
– строгое лицо и сдержанные манеры. "Никак, дворецкий!
– весело подумал я.
– Ничего себе! Ехали на ферму, а попали в фамильный замок - так он, кажется, его назвал... И теперь сэр Шурф станет каким-нибудь хоттским бароном, или как они здесь называются - во влип мужик!"