Наследство Империи
Шрифт:
Ну и дальше что? Какими сказочками пацана кормить? Мол, жил-был хоббит, и был у хоббита грузовик, и промышлял хоббит космической контрабандой?..
– Во что рубишься? – спросил он, глядя на сиротливо мигающую заставку домашнего терминала. – И каковы успехи?
Брюс нервно оглянулся на монитор, шевельнул манипулятор, и понеслись по экрану золоченые колесницы, и огромные кони беззвучно ударяли копытами во вздрагивающий бубен земли. Высокие гребни венчали шлемы воинов, бронза мечей билась о бронзу щитов. На экране трехмерный мультик, в точности как на флотском тренажере, но в шлеме ВР, да еще с музыкой, взрывающейся в
– «Гомериада»? Какая версия?
– Да уж последняя. Квест за Одиссея я еще в прошлом году одолел, а вот осада – это, простите, не для малых детей. Полночи не спал, но сделал великое дело: пожег корабли. Э-э... мать вообще-то не в курсе.
– Сроду никого не сливал, – буркнул Кирилл, притворяясь уязвленным. – Эта версия с богами или как?
– Богов можно включить. Да от них геморрой один. Они, конечно, помогают, но... врагу они помогают тоже, а пакостят... немыслимо! Да тут и без богов зарез. Я на Аяксе застрял. Камнями кидается, а у меня только меч против него. Хуже Барлога. Чего с ним делать-то?
– Не знаю. Обходить по возможности, наверное. Я за Ахилла играл. Гектор – выбор... бесперспективный.
– А вот не скажите. У Гектора больше индивидуальных схваток, он же там в каждом боевом эпизоде. Ахейских героев вон сколько, крутизна их растет, уделывать их по одному всяко веселее, чем отмахивать в толпе налево улицу, направо – переулочек. Я всегда подозревал, что система подыгрывает ахейцам. Аякс еще ничего, он прикольный. А фига ли Ахилл? Неуязвимый герой – не герой.
– Ну, неуязвимость-то должна отключаться, если богов за скобки вынести.
– ...и матери он не нравится.
Убойный аргумент.
– Матушка у нас... и «Илиаду»... того? Одолела, в смысле? Та ж нудней десятилетней осады!
Способности Брюса удерживаться от ухмылки исчерпались, видимо, начисто.
– Что вы хотите, она же пилотировала Тециму! Я, видите ли, сломался на середине Списка кораблей, а с школьной программой всяко же надо что-то делать. Матушка взялась зачесть текст и изложить его вкратце своими словами. Ну и завелась. Послушал бы Ахилл, какова пришла ему бессмертная слава, та, ради которой – все, в тот же час подался бы на Афон. Это невозможно пересказать. Это даже описывать бессмысленно. Это только воочию видеть и слышать. Я – тут, она – там...
Мальчишка непроизвольно дернул головой в сторону койки, и Кирилл отвлекся.
Будь она неладна, фантазия!
Она лежала тут на животе, с книгой, можно даже представить, что в сегодняшнем платье. Босиком, болтая ногами в воздухе. Черные волосы вдоль лица – на покрывало, на книгу. И завелась. Да я найду ей тысячу книг!.. Руб бы себе плохого не выбрал.
– ...словом, предпочтения у нее сформировались задолго до гибели Патрокла. А дальнейшее уже работало на образ.
– Ну, – сказал Кирилл, – это она на сцену свидания повелась. Андромаха, младенчик... Женщины вообще любят Гектора. Совершенный муж, одно удовольствие в глаза тыкать! Ахилл круче.
– А Гектор зато – по правде. Люди сеют хлеб и растят детей. Гектор держит над ними щит. Все остальное – политтехнологии. Мать сказала: у отца был в точности этот психотип.
– И потому ты играешь за троянца?
– И потому я играю за троянца. А кроме того, когда я завалю Ахилла – а я его завалю, я настырный! –
– Что?
– Я-таки эту штуку прочитал.
– ...и в Троянской войне победили объединенные силы Эстергази.
– Н-ну, да. Мать, заходящая на бреющем с фланга, – это сильно.
Троя. Зиглинда. Есть подозрение, что при идиотском руководстве никакой героизм не спасет. Троя тому примером. Или Зиглинда. Кушай, экс-Император. Проблема-то не в том, что у них нет чести. Был бы у нас ум, до сих пор бы поплевывали на них с барбакана Скейских врат.
– Что, она до сих пор одна?
– У нее есть я.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
Брюс пожал плечами и сделал взрослое лицо:
– А нам кто попало не нужен, она слишком хороша – для кого попало. Матушка у меня к тому же немного устрица. Через четыре года мне поступать в Академию, а она... она делает вид, будто это время никогда не наступит. Но тогда она действительно останется одна, и меня это, вообще говоря, тревожит.
Жалкое, должно быть, мы представляем зрелище.
По уму служить связующим звеном должен был Харальд, но свекор, привыкший, что светские обязанности с неизменным блеском исполняет его жена, предпочитал отмалчиваться. Его участие в разговоре ограничивалось разве что просьбами масло передать. Попытки Кирилла непринужденно царить среди подданных – частное лицо, ага, сказочник! – выглядели, надо признаться, довольно беспомощно, и Натали чувствовала, что по мере продолжения завтрака створки ее собственной раковины смыкаются все теснее.
Спасти положение могло бы, пожалуй, внезапное явление Адретт, но она была уже не в том возрасте, чтобы шнырять во флайере посреди урагана, и не в том состоянии духа, когда получают удовольствие от разговоров о прошлом. Эстергази – они больше Империя, чем сам экс-Император, потому что остались самими собой. Облаченные в собственное достоинство, они выглядят маленькими, одинокими и нелепыми. Особенно Адретт.
Да и сама Натали перешагнула уже критический рубеж, именуемый средним возрастом, вполне для себя уяснив, что в ее жизни не случилось и чему уже не случиться никогда. Кириллу вольно щебетать, делая вид, словно его миновало смятение духа на четвертом десятке, но сама она – иной случай. Респектабельная дама с ребенком и чувством собственного достоинства, даже будь оно трижды неладно. А что у нее вообще есть собственного, кроме достоинства?
Адретт – Адретт-Которая-Необходима-В-Любой-Щекотливой-Ситуации – совершенно неожиданно возродилась в Брюсе. Дети, усаженные с взрослыми за один стол, становятся если не невыносимы, то – совершенно незатыкаемы. Это от убеждения, что ради них-то все и собрались. Причем... в данном случае это чертовски походило на правду.
Так что оба ребенка пели дуэтом, а Натали с Харальдом переглядывались, делая выводы. Каждый – свои.
Это же кому сказать – никто не поверит. Космическая контрабанда! «Я сохранил Империю, – с комическим пафосом заявил Кирилл, – правда, в составе одного человека! Себя!» Чем себя и выдал с головой. Каждый из нас па четвертом десятке мечтает повернуть время вспять.