Наследство Империи
Шрифт:
– Теперь я знаю, кто вы, – сказал Норм.
– Мог бы и раньше догадаться.
– Мог. Просто не было до этого дела. «Вляпаться в ваши тайны» – так вы сказали?
И в точности таким же жестом положил руку на плечо Брюсу. Кирилл взвыл. Неужели опять игра в заложники? Мы же только что с этим покончили! И пушки Назгулов, внимательно и молча наблюдающих со стороны. Если эти откроют огонь, во что превратится пещера? В ад!
– Брюс! – окликнула женщина. – Помоги мне!
Ни слова не говоря, Норм снял руку, и мальчишка кинулся цеплять лесенку на борт. Гримаса «сайерет» вслед ему истолковывалась
– Я поговорю с мамой, – сказал Первый. – А потом, Брюс, с тобой.
И я должен поверить, будто это совсем не то значило? Ты мне сразу не поправился, как только в первый раз из шлюза вылез! И вот что теперь делать?
– Продолжим без него? – спросил Эгиль, тот самый разговорчивый Пятый. – Он отключился. Какие новости снаружи, съер? И не пора ли нас откопать? Честное слово, хочется уже пожить как людям, в ангаре.
Я подумаю об этом завтра.
– Ну как ты вообще?
Натали поерзала в ложементе. Холодный. Она была тогда такой глупой, такой... смелой, такой одинокой, Роман женщины, которая никому не нужна, с мужчиной, нужным буквально всем. Во всей огромной Галактике у нее не было ничего, кроме этого голоса в наушниках, и темноты, обнимавшей ее.
Мы все тогда сошли с ума, а безумие не проходит бесследно.
– Нормально – в целом. Твои родители – прекрасные люди. У меня есть, – она помедлила, – дом. Мы ни в чем не нуждаемся. Брюска... летает, само собой. Кто бы сомневался в том, что растет Эстергази. – Назгулу... Рубу совершенно незачем знать, что дом смыло, а сына – крали. Мужчина в таких случаях спрашивает только «кто?», хватает плазменную пушку и идет разбираться. У меня теперь есть диван, где я провожу жизнь, и множество уютных домашних обязанностей, которые эту жизнь составляют.
– А я даже рядом с коляской ни разу не прошелся. Эх... Я хотел сводить вас в тысячу мест. Я, – в приступе свирепой физиологической откровенности, – даже живота твоего не видел.
– О, аквариум был будь здоров! Как-нибудь, может, получится показать тебе снимки с УЗИ.
Помолчали. Те ли мы спустя двенадцать лет? Есть ли представление о времени у человека... тогда она не могла воспринимать его иначе, но теперь, когда под ногами есть планета, и рука сына в руке, и нас уже двое, все по-другому... у существа, в заснеженной пещере ожидающего приказа ринуться в бой? Кто он нам – на нашем диване? Что ему ответить и что у него спросить? Что теперь между нами общего? Ты не был с нами Каждый Наш День!
Вот беда: зачем меня вылечили?
– Ты, – ведь знала, что он спросит, – нашла себе хорошего мужика?
– Не могу сказать, чтобы сильно искала, Рубен. Меня взяли невесткой в хороший дом...
– ...не для того, чтобы ты приносила жертвы!
Тысяча оттенков в мужском голосе. Благодаря наушникам кажется, будто звучит он внутри головы. О да, он знает, что должен сказать, и даже с пеной у рта будет настаивать на том, что сказал это искренне, вот только... Вот только ему невыносима даже мысль о ком-то еще, и это слышно сквозь всю мужскую твердость
– Только не говори мне про Императора, хорошего, но одинокого.
– А что бы и не сказать? У него на тебя такой... кхм... пульс!
– Я одинокая мать, – усмехнулась Натали. – Что он может мне предложить, кроме своего пульса? Разделить с ним грузовик? Так и тот нынче по цене металлолома.
Тут она ощутила нечто вроде укола совести: с какой стороны ни глянь, у Кирилла действительно не было ничего, кроме грузовика. Потому что Черная Девятка – та еще собственность. Голову за нее оторвать могут, а на торги ее не выставишь. И эта промороженная пещера годится, только чтобы прятать в ней награбленное. Как в сказке.
Каждый из нас потерял в этом деле все, и только у меня снова есть сын. Да, и еще отец – у Брюса.
Как много отдала бы Натали, чтобы, как прежде, свернувшись в тесной кабине, в обнимающей ее темноте, почувствовать абсолютное, всепоглощающее счастье!
Женщина с мальчиком ушли – Брюс ошарашенный, а Натали как будто расстроенная чем-то. Кирилл давно уже отчаялся научиться понимать женщин, тем более, как выяснилось, им и не надо, чтобы их понимали. Пусть идут, сейчас без них легче. И робота с собой прихватят. Остались Девятеро, собравшись в круг, и их хозяин, сидящий перед ними на ящике.
А в подполе у нас – Империя!
Соображение это греет, как мысль о заначке. Моя армия!
Вопрос: а греет ли это их?
Биллем, Бьярни, Торен, Грэм... Динки, Эгиль. Рэдиссон, которого мы зовем просто Рэнди. Моуди. Этот всегда молчит, я даже по голосу его не узнаю. И Рубен Эстергази, Лидер, вежливо стоит в сторонке, о своем думает.
У парней назрел разговор.
– Что у нас впереди? – спрашивает за всех Торен Адамсон. – Вы пришли, съер, потому что мы наконец понадобились или так, проведать? Есть ли у нас цель, по которой стрелять?
– Пока нет, – честно отвечает Кирилл. – Я не занимаюсь вопросами планетарной власти. Круг моих интересов несколько уже.
– А если вы умрете? – это Эгиль. – Мы так и останемся здесь, зарытые и забытые?
При жизни этот засранец был маленького роста. Еле-еле дотянул до нормы, поступая в Имперские ВКС, а кое-кто утверждал, будто и не дотянул. Будто бы подложил под пятки папины деньги. Теперь по размеру он не больше и не меньше других Тецим, однако осталась привычка компенсировать малый рост неудержимой болтовней.
– Когда ты проводишь дни, слушая музыку, играя в многомерный «морской бой», в одном и том же составе и при одной и той же температуре окружающей среды, кажется, будто время не течет. Но когда видишь... мальчишку, понимаешь, что где-то жизнь проходит мимо.
Это Биллем, большой спокойный парень, всегда озабоченный тем, чтобы его поняли правильно.
– То есть вам приспичило повоевать?
– Нам приспичило пристроиться к какому-нибудь делу, съер. Не поймите нас превратно.
Кирилл сокрушенно вздохнул. Они тут слушают всякие трансляции и набираются вредных идей. Вы видали это: выдвинуть Императору претензии? Это, между прочим, бунт.