Наследство из трясины Сорн

У западной стены Клавенпорта, на берегу моря Осенних Туманов… — но вы же не хотите, люди добрые, чтобы я начинал свой рассказ в манере бардов? Хорошо, да у меня и арфы нет, чтобы сыграть по-настояшему. Да и рассказ этот не для лордов в их залах. Хотя начинается все и вправду в Клавенпорте.

И начинается с некоего Хигбольда. Случилось все это сразу после войны Вторжения, в такие времена маленькие люди, если у них острый ум, могут возвыситься в мире — и быстро, если повезет. На языке бардов это означает просто, что эти люди знают, когда воспользоваться ножом, когда

Вначале Хигбольд заставил крыс бегать по своему свистку, а потом и собак — по горну. И наконец никто уже не вспоминал (ну, разве что тайком, прикрывая рот рукой и оглядываясь), с чего он начинал. Поселился он у ворот крепости Клавенпорт, принял команду над вратами и женился на женщине благородного рода (одной из тех, у кого весь род погиб в войнах; эти женщины с радостью шли к тем, кто предлагал крышу над головой, мясо на тарелке и мед в чаше). Жена Хигбольда была подобна всем своим сестрам.

Однако она не забыла жестоких испытаний перед выходом замуж. Может быть, поэтому противостояла даже самому Хигбольду, оказывая милость нищим, переходившим от двери к двери.

Среди них был и Калеб. Одноглазый, он ходил накренившись и, стоило пойти быстрее, падал. Никто не мог сказать, сколько ему лет; калека стареет быстро.

Может быть, леди Исбель знала его в прошлом, но если это и так, то она никогда не говорила об этом. Как бы то ни было, он остался в доме и работал в маленьком огражденном стенами саду. Говорят, он обладал властью над всем растущим, травы у него всегда вырастали высокие и ароматные, цветы роскошно распускались под его заботой.

Хигбольда же в саду ничего не интересовало. Только изредка он встречался там с кем-нибудь, чтобы поговорить на открытом месте и подальше от стен, которые, как известно, часто имеют уши. Честолюбие Хигбольда не удовлетворилось вратами Клавенпорта. Нет, честолюбие такого человека никогда не перестает расти. Но показывая кулак или обнаженный меч, можно дойти только до определенного положения. После этого нужно добиваться своих целей более тонко, действуя на сознание людей, а не порабощая их тела. Хигбольд хорошо это усвоил.

Так никогда и не стало известно, что было сказано и сделано в саду в одну ночь начала лета. Но нашелся свидетель, о котором Хигбольд узнал слишком поздно. Слуги всегда сплетничают о господах; говорили, что Калеб побывал у леди Исбель и поговорил с нею наедине. Потом взял небольшой дорожный мешок со своим имуществом и ушел — не только из привратницкой крепости, но вообще из Клавенпорта, по большой дороге ушел на запад.

К тому времени вблизи порта все уже было починено. восстановлено, и следы войны Вторжения больше не резали глаз. Но Калеб недолго шел по дороге. Он был благоразумный человек и знал, что на дорогах, по которым можно быстро ходить, можно быстрее и отыскать ушедшего.

Идти напрямик было тяжело, и вдвойне тяжело для его искалеченного тела. Тем не менее Калеб добрался до края топи Сорн. А-а, я вижу, как вы качаете головами и строите гримасы при этом названии! Справедливо, добрые люди, справедливо! Все мы знаем, что это район Верхнего Халлака, принадлежащий Прежним, и человек с умом в своем крепком черепе туда ни за что не сунется.

Но Калеб обнаружил, что не он первым углубился в топь. Это были гуртовщики, перегонявшие одичавший скот (разбежавшийся во время войны) на рынок. Что-то вспугнуло животных и обратило стадо в бегство. И вот пастухи, сходя с ума от мысли, что могут потерять плату за свою тяжелую работу, вслед за животными углубились в болота.

Однако там они наткнулись на нечто совершенно другое. Нет, я не буду описывать, кого они выгнали из логова. Вы знаете, в таких болотах обитает множество таинственных существ. Достаточно сказать, что у этого была наружность женщины, и этого хватило, чтобы возбудить похоть гуртовщиков, которые уже давно никому не задирали юбок. И вот, загнав существо в тупик, они вознамерились с ним позабавиться.

Надо сказать, что Калеб не ушел из Клавенпорта невооруженным. Несмотря на искалеченное тело, он мастерски владел самострелом. И снова это доказал. Дважды выстрелил он, и люди завыли, как звери — или хуже зверей, учитывая, что они делали: звери так со своими самками не поступают.

Калеб крикнул, словно вел с собой отряд воинов. Пастухи разбежались. А он спустился к той, кого они оставили.

Никто не знает, что произошло потом, потому что Калеб никому не рассказывал. Спустя некоторое время он ушел один, с побледневшим лицом, а привыкшие к тяжелой работе руки дрожали.

Он не пошел в болота, но двинулся, словно без всякой цели, по его краю. Две ночи он провел под открытым небом. Что он делал, с кем говорил, откуда приходили его собеседники — кто может сказать? На утро третьего дня он повернулся спиной к топи Сорн и направился назад, к дороге.

Странно, но теперь хромота в его походке стала не так заметна, и с каждым шагом его согбенное тело распрямлялось. К вечеру четвертого дня он шагал как обычный человек, правда, уставший и стерший ноги. И тогда он вышел к развалинам постоялого двора «На Перекрестке».

Когда-то это было процветающее заведение. Много серебра тратилось за его столами и переходило в руки хозяина и его семьи. Гостиница была построена там, где встречаются две дороги: одна с севера, другая с юга — и уходят к Клавенпорту. Но дни расцвета этого постоялого двора миновали еще до битвы у Ущелья Сокола. Уже пять лет обгоревшие останки дома лежали памятником ужасам войны, и путника здесь не поджидал отдых.

Калеб постоял, глядя на это печальное зрелище, и…

Хотите верьте, хотите нет, добрые люди, но неожиданно обгоревшие развалины исчезли. А на их месте выросла гостиница. Калеб, не проявляя никакого удивления, пересек дорогу и вошел в ворота. Вошел как хозяин, и как хозяина его приветствовали работавшие во дворе.

По западным дорогам тогда странствовало много путников, потому что наступил торговый сезон в Клавенпорте. И вскоре новость о восстановленной гостинице достигла города. Многие не хотели верить, некоторые даже сами поехали, чтобы убедиться лично.