Наследство от Данаи
Шрифт:
— В нашем дворе эту кавалькаду увидела Найда, — рассказывал дальше Павел Дмитриевич. — Это было весной следующего года, когда ее котята превратились в молоденьких драчливых котиков. Они еще не убегали на свадебные гулянки, а грелись на солнце возле мамки.
Найда сделала боевую стойку: зашипела, ударила об землю передней лапой и выгнула спинку. Без страха пошла на вожака, несколько остолбеневшего от ее храбрости. Маневр применила тот же, что отработала на Пирате, но спина у крысака более узкая и Найде никак не удавалось оседлать его. Несколько попыток замертво вцепиться ему в загривок не удались. Найда без конца прыгала на отвратительную тварь, не имея успеха, тем не менее заставила крысака остановиться, выпустить добычу и защищаться, а не убегать.
Не оставались в стороне и прихвостни. Один из них подхватил дохлого поросенка и побежал дальше, а второй начал заходить Найде в тыл. И тут в бой вступили молодые котики. После Найдиного громкого мяуканья с характерным призывным завиванием они в один момент поднялись в воздух, навстречу грызунам. Котики взяли на себя охранника, а Найда вожака банды. Теперь ей не надо было думать о безопасности своего тыла, не надо было сложно маневрировать между нападением и защитой, можно было безоглядно атаковать.
Силой, как известно, коты не превосходят крыс, и потому прибегают к ловкости, применяя такие выпады, которые помогают прокусить врагу голову. А для этого лучше всего нападать на него сверху и сзади, чтобы попасть в темя. Ну, в крайнем случае, заходить сбоку. Но теперь не она, а обозленная крыса атаковала Найду, прыгнув так, чтобы задавить своим весом.
Неприятели столкнулись в воздухе, вытянувшись в вертикальном положении. Они шли друг на друга грудью, то есть животами. При этом Найда втянула голову и наклонила ее вниз, выставив на врага четыре лапы с высунутыми из мягких подушечек когтями. Киска не собиралась пользоваться зубами, взвесив, что это ей не удастся. Она уцепилась передними лапами в крысиную морду, а задними начала полосовать ему живот. В таком положении, не разнимаясь, они упали на землю и продолжили борьбу здесь. Когда раненный враг отвлекся на растерзанное пузо, Найда довершила атаку, в конце концов, сокрушив зубами ему череп между ушами.
Молодые котики загрызли охранника без осложнений. Во-первых, он был не такой большой, как предводитель, а во-вторых, — котиков было двое.
— Крысы искусали Найде лапки и поцарапали наших котиков. Поэтому пришлось нести их к ветеринару, чтобы обезопасить от какой-нибудь заразы. Ветеринар обработал им ранки, сделал прививки от возможных болезней, и наши котики воевали дальше. А Найду у нас похищали не раз, это правда, но она убегала и возвращалась домой, — сказал Павел Дмитриевич.
Умная киска брезгала крысятиной, вместо этого складывала уничтоженных вредителей на видное место, чтобы хозяева видели ее старание.
— А котята от Найды были в Дивгороде нарасхват, очередь стояла. Притом, нам возмещали убытки, потому что Найда так и не отучилась школить их в охоте на цыплятах. Собственно, мы ее к этому не принуждали, — засмеялся Павел Дмитриевич.
17
Он сидел посреди погожего летнего вечера, как будто чего-то ждал от него или удивлялся ему. Или боялся его испугать, или впитывал его в себя, или сам растворялся в нем.
Беззаботность неба, бурлящего вверху тучами, удивительно соединялась с тяжелой сосредоточенностью прикованных к земле цветов, густого спорыша и тех яблок, которые висели как раз над ним на развесистых ветках старого дерева. Соединялись так органически, как беспредельность мира пречудесно вмещалась в трех его измерениях, где, видите, еще оставалось место для свободного передвижения одних и незыблемого нагромождения других.
Петр Крипак замер рядом и напряженно старался понять, что происходит. Каким словом назвать то, что разлилось вокруг? Надо найти соответствующий образ и встроить его в сочинение, — думал он. Тогда сочинение будет убедительнее и содержательнее. Но неуловимый образ, мгновенно замаячив, снова исчез, не давался в руки, и Петр оставил попытки его поймать.
Вместе с тем проследил за взглядом Павла Дмитриевича и остановился на новенькой машине, малолитражке «Славуте», которая игриво покоряла взор отблесками заходящего солнца. Ее резиновые «сапожки» разве что только не топотали, так хотела она движения и скорости. Как стрела, — подумалось Петру, и он буквально подскочил от внезапного открытия. Мысль! Как такое может быть, что человек находится рядом и вместе с тем он — отсутствует; что он тихо сидит здесь, а тем временем в нем ощущается и разгон, и полет; что он — неподвижен и молчалив — наполняет окружающее пространство неимоверным бурлением, беспокойством и клекотом?
Мысль! — вот во что превратился сейчас дядя Павел. Он перешел в бестелесную живую ипостась. Где же он обретается? Что там видит? Чем наслаждается?
Но не только Петр ощутил состояние собеседника, но и его собственное состояние не осталось незамеченным.
— Ага, — Павел Дмитриевич вздохнул и приземлился, возвратившись в реальность.
— Вы о чем?
— Моя мама очень любила кататься на машине. Уже старая была, когда я купил «тамару».
Почему-то свою первую машину Павел Дмитриевич называл «тамарой». Это было хоть неожиданно, зато понятно и соответственно не вызывало вопросов. Машина была для него живым созданием, так надо же было ее как-то называть.
— Я провез ее по селу, — продолжал хозяин, — и она полюбила в скорость. Но, — он снова вздохнул, — силы ее были уже не те. От езды у нее все плыло перед глазами, кружилась голова, и она сразу же чувствовала усталость. Что делать? — рассказчик замолк.
— И эту машину вы называете «тамарой»? — Петр кивнул на «славуту».
— Нет. Это — «стрела». Я тогда сказал маме, что лучше путешествовать на стреле времени, и она согласилась. Но просила отвозить ее для этого на берег Днепра или в степь, на природу, одним словом.
— Как это — на стреле времени?
— Очень просто: передвигаться не в пространстве, а во времени. Правда, время имеет лишь одну ось: желаешь ехать вперед — мечтай, хочешь податься назад — вспоминай. Вот и весь выбор.
— То есть путешествовать мысленным образом? — переспросил мальчишка, оседлав пойманного стригунка.
— Да. И то тоже интересно.
— Что в этом интересного? Вот машина — это класс... — мечтательно прикрыл глаза Петр. — Можно повидать мир.
— И это правда, — согласился Павел Дмитриевич. — Каждому свое и всему свое время.
— А вот... — Петр замялся, — вопрос есть.
— Режь, — в этот миг Павел Дмитриевич смотрел на небо, успевшее совсем потемнеть, но на нем более яркими стали тучи, белыми-белыми, большими, впечатляющими.
— О чем думают старики перед сном?
— Вон, — Павел Дмитриевич показал туда, куда сам смотрел. — Видишь тучи, какими яркими они стали?
— Вижу, — задрал мальчик голову вверх.
— Лучи солнца, упавшего за горизонт, уже не достают до земли. Зато освещают небо снизу и красят тучи в свой цвет. Еще миг — и они потухнут, станут темными, непрозрачными. Так, значит, — возвратился он к вопросу Петра, — ты хочешь знать о мечтах стариков? Тебе не кажется иногда, что наш мир — безграничный?