Наследство Пенмаров
Шрифт:
— Кто такое сказал?
Я покраснел и покачал головой.
— Не скажу.
— Что ж, очень глупо с твоей стороны, что ты в это поверил! Могу добавить, что Мариана гораздо больше любит тебя и Уильяма, чем Филипа и Хью. И, конечно же, она больше любила вашу мать, чем свою. Разве ты этого не понимаешь?
Я, не отвечая, только опустил голову.
— А ты услышал эту идиотскую сплетню и сразу решил, что ты ей не нужен! Адриан, нельзя быть таким чувствительным! Сколько раз мне тебе это повторять? Тебе нужно стать жестче, иначе ты будешь очень страдать. Я особенно разочарован, потому что мне казалось, что за последний год ты почти преодолел свои проблемы.
Я опять сглотнул, но сказать ничего не смог.
— Разве не был?
— Да, полагаю, что был. Но…
— Да?
— Папа, когда я поступлю в Оксфорд, можно, я буду проводить каникулы в городском доме? Или в самом Оксфорде? Я… я совсем не чувствую родства с Корнуоллом. Мне бы хотелось…
— Мы поговорим об этом, когда придет время. — Он сказал это так резко, что поначалу я подумал, что он сердится, но потом неожиданно понял, что ему больно.
— Папа, я не хотел…
— Послушай, Адриан. — Сигара его потухла. Он раздавил обгоревший окурок в пепельнице и наклонился ко мне. — Мне просто хочется, чтобы ты был счастлив. И все. Запомни: все, что я делаю, каким бы ужасным и несправедливым это ни казалось, делается с этой целью. Если ты и в самом деле не захочешь жить в Пенмаррике, когда поступишь в Оксфорд, я не буду пытаться удержать тебя, но сейчас ты еще слишком мал, чтобы проводить каникулы вне дома, и ко всему прочему мне вовсе не хочется, чтобы ты чувствовал себя одиноким и нежеланным. Попробуй меня понять.
— Я понимаю, папа, прости, я не хотел тебя расстроить. Пожалуйста, прости меня.
— Я расстраиваюсь, только когда ты вбиваешь в голову эту абсурдную идею, что ты здесь не нужен. Кстати, кто сказал тебе эту глупость, будто Мариана не хочет видеть тебя на свадьбе? Филип после службы в воскресенье?
— Нет.
— Но один из братьев, не так ли?
Я промолчал.
— Что ж, Маркус не способен сказать что-либо неприятное, а если Филип ничего подобного не говорил, то единственный подозреваемый — Хью. Какой несносный ребенок! Когда мы встречаемся, он и десятка слов не произносит, пишет одно пустое письмо за триместр, а теперь стоило мне отвернуться, как он устраивает неприятности! Если он косвенно виноват в твоем отсутствии на свадьбе, я позову его сюда в кабинет и скажу все, что думаю о его таланте смутьяна!
— Нет, папа, пожалуйста, не надо.
— Почему?
— Потому что это будет доказательством… по крайней мере, он подумает, что это новое доказательство того, что твой любимчик — я, а не он.
— У меня нет любимчиков, — возразил папа.
— Я ему так и сказал, но он в это не поверил. Он считает, что ты несправедливо относишься к своим законным сыновьям.
— Полнейшая ерунда. Я ко всем своим сыновьям отношусь абсолютно одинаково. Если Хью хочет, чтобы я им больше интересовался, ему следует больше оставаться в Пенмаррике, а не бежать на ферму Рослин сразу после завтрака. Конечно же, это мать убедила его, что я не отношусь к ее сыновьям так же хорошо, как к тебе и Уильяму, — я бы ничуть не удивился, что она виновата во всей этой неприятной истории! Эта женщина всегда пыталась настроить детей против меня, а теперь я вижу, что она преуспела в этом больше, чем я думал. Сначала Филип, теперь Хью… Филип едва со мной разговаривал, когда мы жили в городском доме. Если бы я считал, что это изменит его отношение ко мне, то обратился бы в суд и забрал его из фермерского дома, но теперь уже поздно, слишком многое произошло, такая мера только отдалила бы Филипа от меня еще больше. И все же я постоянно волнуюсь за него. Нехорошо, что он заживо погребен с матерью на заброшенной корнуолльской ферме. — Отец принялся рвать сигару в клочки. — Теперь она хочет отвоевать у меня Джан-Ива, — горько признался он, — но у нее это не получается. Бедный малыш! Он же чувствует, что интересен ей не сам по себе, а только как оружие в ее войне против меня. Бедный маленький Джан-Ив. Мне следовало привезти его в Алленгейт, я знал, что мой долг послать за ним, но Роза и так без единой жалобы заботилась о шести детях моей жены, и я не мог просить ее принять на себя заботы еще и о седьмом, который, к тому же, служил таким неприятным напоминанием о…
«О Брайтоне», — подумал я.
— …Ну да ладно. Дело сделано. К худшему или к лучшему, но сделано. Мне не следовало бы обсуждать с тобой подобные темы. Тебе не надо было бы слушать о моей горькой, грязной вражде с женой.
— Значит, шанса на… на примирение нет? Мы с Уильямом думали…
— Великий Боже, нет, — сказал он. — Никогда. — И добавил безразличным, холодным голосом: — Никогда. — Он отодвинул пепельницу и встал. — Давай сменим тему. Тебе надо написать два письма, ты ведь это понимаешь? Одно — Мариане, чтобы извиниться за свое отсутствие, а другое — мистеру и миссис Питер Винсент, чтобы извиниться за неудобство, доставленное им тем, что ты не приехал к ним, как было условлено.
— Да, папа.
— А теперь забудем об этом. Твое поведение было нехорошо и достойно сожаления, но так уж получилось. Это в прошлом. Напиши письма, и будем считать инцидент исчерпанным.
— Да, папа. Спасибо. Мне очень жаль.
— Я знаю. Ничего страшного. Мне тоже очень жаль, что ты был несчастлив. — Он улыбнулся мне, и неожиданно все, что так беспокоило меня, улетучилось, и я почувствовал себя таким счастливым, каким не был с тех пор, как услышал о Брайтоне. Когда я улыбнулся ему в ответ, он сказал: — Когда ты улыбаешься, ты так похож на моего отца!
Мы засмеялись, нам стало легко друг с другом, и только много позже мне пришло в голову, что в словах Хью могла быть какая-то доля неприятной правды.
— Это была чудесная свадьба, — сказала, вздохнув, Жанна. — Мариана выглядела как принцесса. Была куча народу, и кортеж даже задержал транспорт на Парламент-сквер. У всех дам были такие красивые платья, но у мамы — самое красивое, после Марианы конечно. Потом так много фотографов хотели ее сфотографировать.
— Все хвалили мой костюм пажа, — добавил Джан-Ив. — И меня потом тоже фотографировали. Мне пришлось по буквам произнести свое имя журналисту из газеты, а он сказал, что никогда раньше такого не слышал. Он думал, что Ив пишется через «ф».
— Мне больше всего понравился прием в «Клариджес», — вспоминала Элизабет. — Свадьба на самом деле была скучной: пришлось долго стоять и слушать священника, но в «Клариджес» было мило. Я выпила полбокала шампанского и съела три вкуснейшие меренги. И икру я тоже попробовала, но меренги мне больше понравились.
Разговоры об этой проклятой свадьбе не кончались. Они продолжались, и мне уже хотелось крикнуть: «Хватит!» — и зажать уши руками.
— Хорошо, что мама и папа опять были вместе, — сказал Маркус. — Мне показалось, что они великолепно ладили. Я нервничал, боялся, что атмосфера будет натянутой, но оказалось, что зря. На приеме они вели себя как обычная семейная пара, а потом вместе пошли ужинать в ресторан. Не одни, конечно, но, по крайней мере, они не слишком страдали в обществе друг друга, иначе придумали бы какой-нибудь предлог, чтобы не идти вместе.