Наследство Пенмаров
Шрифт:
Я обрадовался такому наследству и подумал о том, как мне повезло, что в тот уик-энд в Лондоне мы повидались, чего не случилось бы, если бы мы с матерью не встретили бы отца, причем встретили при весьма неприятных обстоятельствах. Это произошло во время выходных в середине триместра; мы с матерью решили съездить в Брайтон, что само по себе было прекрасной мыслью, но путешествие оказалось трагическим, потому что, к несчастью, мы выбрали именно ту гостиницу, где остановились отец, Роза Парриш, Уильям и Адриан. В столовой произошло столкновение. Уверен, что сцена была весьма драматичной, но я плохо ее помню. Гораздо лучше я помню, как мы потом уезжали из гостиницы, садились на поезд в Лондон, а на следующий день пили с бабушкой чай.
Сразу
Ну что ж, достаточно о семейной истории. Теперь, когда я с этим разобрался, можно приступить к рассказу о начале моей карьеры шахтера и о моих самых первых воспоминаниях, связанных с моей шахтой, Сеннен-Гарт, которая стала делом всей моей жизни.
Я помню шахту Левант, великолепную Левант, одну их величайших шахт в Корнуолле и последнюю шахту в Дачи, где медь добывали на коммерческой основе. Левант располагалась высоко в скалах на мысе Корнуолл, и когда я был ребенком, она притягивала меня, как гигантский магнит крошечную булавку. Я сбегал из дома, как только предоставлялась возможность, и братался с детьми шахтеров, чтобы из первых рук услышать о шахтерском деле. Вскоре от друзей я узнал об их отцах, которые работали на Левант, невероятной Левант, о крепи ее главного ствола, которая поддерживала работу уникального подъемника для людей, уходившего на глубину тысяча шестьсот футов, о ее галереях, сажень за саженью разбегавшихся под морем, о ее невероятном богатстве, скрытом в колоссальных залежах олова. Я часто ходил на мыс Корнуолл и смотрел, как из штолен по желобам течет вода — она частенько бывала красной, как кровь, окрашенная рудой из скалы. Мужчины швыряли в печь уголь, механизмы крутились, водяной поток шипел. Из галерей внизу поднималось ведро или бадья, из нее руду скидывали в вагонетки, которые везли ее на другой уровень, где ее дробили кузнечным молотом. Шахта жила и дышала, как какое-то огромное животное; у нее была своя собственная жизнь, и когда я это понял, то посмотрел на опустевшие шахты, такие же заброшенные, как Сеннен-Гарт, обреченная на умирание, и мне захотелось, чтобы они ожили, стали живыми, как Левант, потому что мне вдруг показалось, что нет зрелища более одинокого и печального, чем мертвая шахта, которой дали умереть.
Помню, как заведующий шахтой Левант говорил мне:
— Тебе нельзя кататься на подъемнике в глубь шахты, паренек, ты слишком мал. Ты потеряешь равновесие и упадешь в шахтный ствол. Тебе нельзя спускаться в шахту.
— А разве там нет лифта? — спросил я, не понимая. — Я на нем спущусь.
— На лебедке? — Он рассмеялся. — Это же Левант, мальчик.
Я до сих пор помню, с какой интонацией он произносил слово «Левант».
— Это же Левант, — говорил он так, как верующий говорит об Иерусалиме. — Шахтеры спускаются на специальном подъемнике.
Подъемник был похож на какое-то доисторическое чудовище. Никогда не забуду, как я впервые увидел подъемник на Леванте. Заведующий подвел меня к краю шахты и объяснил, как работает механизм.
— Видишь, тут опускается деревянный брус: вверх-вниз, вверх-вниз. Вверх на двенадцать футов, вниз на двенадцать. Через каждые двенадцать футов на брусе есть ступеньки, а по сторонам ствола шахты — соответствующие платформы, такая платформа называется полок. Брус поднимается, ты на него встаешь, хватаешься за ручку — видишь? — а потом брус уходит вниз на двенадцать футов, и ты ступаешь на полок. Брус снова уходит вверх, ты наступаешь на другую ступеньку, спускаешься на двенадцать футов, ступаешь на полок, ждешь, заходишь, сходишь и так далее, и так далее. Чтобы добраться сверху донизу, нужно полчаса.
От удивления я потерял дар речи, а когда смог говорить, опять стал просить его прокатить меня на машине. Но он и тогда отказал.
— Нет, вы слишком маленький, барчук Филип, — сказал он, — да и когда подрастете, я не возьму вас с собой без разрешения мистера Касталлака.
Я попробовал уговорить шахтеров на Боталлаке, но и они мне отказали. Тогда-то, чтобы утешиться от разочарования и удовлетворить стремление спуститься вниз, я отправился на заброшенную шахту Сеннен-Гарт.
Я нашел в скалах шахту со спускающейся в темноту лестницей. Загодя стащив из чулана в Пенмаррике свечу и спички, я спустился по ней. Мне тогда было семь лет, и я был слишком мал, чтобы понимать, как мне повезло, что лестница была цела сверху донизу, а шахта такой маленькой, что даже ребенок мог спуститься в нее, не устав. Я добрался до дна. Надо мной сиял голубой овал неба, а вокруг были только влажные каменистые стены и черная дыра входа. Вне себя от восторга, я зажег свечу и бесстрашно отправился в смертельную ловушку заброшенной шахты.
Я плохо представлял себе, где нахожусь, и только чуть позже понял, что был в самой старой части шахты, в лабиринте западных ответвлений рядом с затопленным Кинг-Уоллоу. Стены были влажными, запах странным, пол под ногами твердым и мокрым. Возбуждение охватило меня. Вскоре я добрался до развилки, свернул на левую дорожку и дошел до места, где туннель разделялся на три части. Я снова пошел по левой дорожке, которая повела меня вниз, и неожиданно услышал сильнейший рев воды, который нарастал и нарастал до тех пор, пока, завернув за угол, я не попал в огромную пещеру, где большая машина, грохоча, неустанно подавала воду в желоб.
Подпрыгнув от радости, я решил, что обнаружил подъемник, но это была всего-навсего водяная мельница — примитивный насос, который днем и ночью осушал шахту, хотя в том уже не было никакой необходимости. Потому что Сеннен-Гарт, в отличие от Кинг-Уоллоу, была затоплена всего лишь наполовину; дно шахты было залито водой, а от того места, где я стоял, оно находилось во многих саженях.
Я долго наблюдал за работой помпы, пока, в конце концов, не осмотрелся внимательнее и не заметил под ногами интересный камень. Я наклонился, чтобы его поднять. Через секунду я уронил свечу, пламя погасло, и пещера погрузилась во тьму.
На меня снизошел великий покой. Несмотря на рев воды, я слышал тишину, и у меня было такое ощущение, словно я здесь когда-то уже был, — вещь, разумеется, невозможная. Моей первой мыслью было: «Вот так люди умирают и оказываются на небесах или их дух возрождается вновь».
Несколько секунд я провел в темноте. И мне не было страшно. Это была не та темнота, которой можно испугаться. Понемногу придя в себя, я нашарил свечу, зажег ее и медленно вернулся в забой, чтобы ползти обратно на поверхность.
Позже, когда я рассказал своему другу заведующему шахтой, что начал исследовать Сеннен-Гарт, он чуть не упал в обморок.
— Если бы ты был моим сыном, — сказал он мрачно, когда пришел в себя, — я бы тебя за это выдрал. А теперь послушай меня, мальчик. Ты ведь хочешь вырасти и стать мужчиной, правда? Тогда никогда не спускайся в старые шахты один! Никто из шахтеров не подвергает себя опасности в одиночку, рядом обязательно должен быть кто-то, кто поможет ему в случае надобности. И, прежде всего, он не спускается в шахту, никого не предупредив об этом. А если бы ты там поскользнулся и сломал лодыжку? Кто бы тебя нашел? А если бы ты упал в гезенк — выработку, которая соединяет один горизонт с другим? По шахте нельзя бродить, не глядя по сторонам, так ты можешь больше никогда не увидеть солнечного света. Эти старые шахты — настоящий лабиринт, в них можно заблудиться и не найти пути назад. Да и старые галереи опасны. Ты когда-нибудь слышал об оседании? Случается, деревянные опоры прогнивают настолько, что достаточно пальцем до них дотронуться, и они рассыпаются в прах. Если бы в западной части той шахты произошло оседание, догадываешься, что случилось бы?