Наследство Пенмаров
Шрифт:
Отец, наведавшись из любопытства на шахту, вежливо поинтересовался моими успехами.
— Пока никаких, — с вызовом сказал я, — но очень скоро будут.
Однако полная неизвестность так изматывала нервы, что и моя уверенность начала колебаться. После месяцев, проведенных за разведкой, и бесплодных поисков новых залежей я понял, насколько был невежествен, как мало знал по сравнению с Тревозом. Я был просто неопытным мальчишкой, волею обстоятельств облеченным властью. Чем больше мы работали вместе, тем больше я убеждался в том, что ничего не знаю. «Я неправильно оценил уровень своей компетенции, — в отчаянии думал я, — может быть, я ошибался насчет перспективы шахты».
— Там есть олово, — повторил Тревоз в одно прекрасное утро 1915
Наверху шел дождь, а с моря наплывала влажная дымка, но внизу, на уровне двести сорок саженей, было жарко, как в аду, и все мы были обнажены по пояс. Пыль от предшествующих взрывов осела, и мы опять сверлили дыры для новых запалов. Механический отбойный молоток сломался, поэтому мы полагались на традиционный метод пробивания восстающего шпура с помощью семифунтового молотка. Тревоз, как любой шахтер-труженик, мог работать обеими руками, но мне было тяжело раз за разом вгонять молоток в жаркую дыру под землей — я действовал только правой рукой. На большинстве шахт в Сент-Джасте шахтеры без посторонней помощи вгоняют молоток и поворачивают сверло отбойного молотка, а для того, чтобы этому научиться, требуется практика, я же был неопытен, поэтому поворачивал сверло Тревоза, пока сам он бил молотком. И хотя я двигался относительно мало, пот лил с меня градом, а пыль щипала нос. Но наконец, когда отверстия стали достаточно глубоки, Тревоз потребовал динамита. Заряды были забиты, с них свесились запалы; убедившись в том, что все в порядке, мы сложили свои вещи и вышли из забоя очистной выемки, оставив Тревоза поджигать запалы. В тот день в нашей партии было шестеро: я, Тревоз и четверо видавших виды ребят — двое из шахты Боталлак, которая наконец закрылась несколькими месяцами ранее, а двое других из Зиллана, они работали на полставки на Саут-Крофти после неудачной попытки заново открыть шахту Динг-Донг в 1912 году.
Тревоз смахивал пот с лица; мы стояли там, все — загорелые, кроме меня, и покрытые грязью, и вот несколькими секундами позже, после глухого рыка взрыва, по галерее пронесся горячий воздух, словно дыхание из домны дьявола.
— Ну же, чертова шахта, — сказал Тревоз, — давай олово, или, клянусь Богом, я взорву тебя и затоплю до самой штольни.
Нам пришлось долго ждать, пока осядет пыль, а потом мы опять спустились вниз.
Там был полный хаос — куски скалы и камни громоздились повсюду. Мы пробирались ощупью, и как раз в это время подъехала тележка, чтобы забрать мусор. Пыль опять защипала мне нос, глаза заслезились.
Тревоз сказал:
— Я чую олово.
Я огляделся. Но глаза заливал пот, вокруг еще клубилась пыль, и я почти ничего не видел. Я принюхался, но не почувствовал ничего, кроме кислотных испарений динамита.
— Ты ничего не видишь? — спросил Тревоз.
Я обернулся на него, но он смотрел в пространство.
Я все смотрел и смотрел, пока не начал думать, что сейчас ослепну.
А потом увидел.
Я карабкался по камням, дыхание с хрипом вырывалось из горла, сердце стучало неровными ударами. Я оступился, упал и на четвереньках пополз к камню, привлекшему мое внимание.
Там-то оно и было. Не Бог весть что, просто темный камень с вкраплениями белого, но для меня он значил больше, чем ведро золота. Потому что эти белые вкрапления были прожилками белого кварца, самым неопровержимым свидетельством того, что мы нашли богатство, и я, держа в руке, смотрел на этот волшебный камень и уже знал, что залежь будет огромной, изобильной и фантастически богатой.
— Ура! — заорал Тревоз, убедившись, что я обнаружил руду. — Вот оно! Ребята, вот эта чертова залежь! Идите посмотрите, что нашел начальник! Если мы не в начале чертовски большой залежи, огромной, как церковь, засуньте меня в бадейку и поколотите моим же молотом!
Они подбежали. Я срывающимся голосом произнес:
— Олово нашел ты, а не я.
Но он не хотел и слышать об этом.
— Нет, — настаивал он. — Ты нашел эту залежь, сынок, это точно. Ты знал о ней задолго до того, как я появился на Сеннен-Гарт. Если бы не ты, никого из нас здесь бы не было, это я тебе точно говорю.
Мне, оглушенному счастьем, хотелось смеяться и ликовать, и в то же время я боролся со слезами, поэтому не мог с ним спорить. Я просто стоял, обуреваемый чувствами, которые были слишком сильны, чтобы их осмыслить, а свеча на моей каске светила в темноту и на олово, ради которого я так глубоко забрался.
Сент-Джаст пошел вразнос. Так получилось, что моя находка совпала с днем зарплаты на Леванте, и все выпивали за новую залежь на Сеннен-Гарт. Начальник шахты Левант угостил меня за свой счет и пожал мне руку; все хотели купить мне сидра или эля и поздравить, но я не был настроен напиваться. Поэтому я выпил только с начальником шахты Левант и Тревозом, а потом сам заплатил еще за парочку стаканов. Подначиваемый друзьями и подогретый несколькими стаканами сидра из бочки, Тревоз запел первые строчки «Ферри-Данс» [12] , а старый Пенхеллик побежал за скрипкой. Барменша, падшая дочь Джареда Чарити, была так взволнована, что, расцеловав в обе щеки, вытащила меня на площадь танцевать. Я был слишком счастлив, чтобы смутиться этим проявлением внимания. Пока я объяснял, что не умею переставлять ноги в такт музыке, чьи-то жены и невесты прибежали на площадь, чтобы посмотреть, что происходит. Вскоре танцевали все. Даже дети. В разгар празднества меня на руках пронесли по площади среди ликующего люда, а когда мне удалось избавиться от незаслуженных похвал, Чарити опять оказалась рядом со мной.
12
Исполняемый на улицах и площадях танец, неотъемлемая часть старинного народного праздника, в наши дни проводимого ежегодно в день 8 мая в городке Хелстон графства Корнуолл.
С гостеприимством, которое вряд ли понравилось бы Уильяму Парришу, она пригласила меня в свой коттедж, чтобы выпить пива и закусить пирогом. Я отказался, потому что не был голоден, а пить предпочитал с друзьями. Тогда она объявила, что смертельно оскорблена, и спросила меня, почему это мне не нравятся красивые барменши с волосами, как вороново крыло, которые ведут себя соответственно своему имени.
— Я буду милосердна к тебе, мистер Филип, — обещала она. — Все бесплатно, все в секрете, никаких вопросов…
— У Уильяма Парриша возникли бы вопросы, если бы он услышал тебя!
— Уильям Парриш! — фыркнула она, тряхнув черными кудрями. — У него не так много власти надо мной, как он думает! Вот если бы он на мне женился, тогда было бы по-другому, но он не настроен жениться даже на тех девушках, которые достаточно хороши для него, что уж говорить о тех, которые недостаточно хороши. А коль он на мне не женится, так я перед ним не в ответе. Поступаю, как хочу.
Но в тот вечер голова моя была занята более интересными вещами и у меня не было настроения становиться объектом чьей-либо «благотворительности», поэтому я избавился от нее как можно более тактично и вернулся в бар. Празднование так затянулось, что я въехал во двор материнской фермы довольно поздно, расседлал лошадь и отвел ее на конюшню.
Мать не ложилась, дожидаясь меня, она не знала, что меня так задержало.
— Нашли! — закричал я, кидаясь к ней через двор. — Нашли! Залежь нашли!
Мой крик эхом пронесся по безмолвной пустоши. Я взывал к древним духам и к поколениям своих пращуров, что работали в Корнуолле с незапамятных времен, мне хотелось рассказать о своей удаче всем шахтерам, добывающим олово, я готов был прокричать свою новость всему миру: «Моя шахта ожила, восстала из мертвых! Она станет самой лучшей в истории Корнуолльского Оловянного Берега!»