Наследство последнего императора. 2-я книга
Шрифт:
– Никак нет. Не догадываюсь.
– Кол острием должен не через спину выходить, а через горло.
– Зачем же? – внезапно осевшим голосом просипел Наметкин
– Да затем, чтобы жертва мучилась подольше, – с добросердечной улыбкой пояснил Йозеф Николаевич.
Он перетасовал фотографии.
– Удивительно… – в раздумье произнес капитан. – Нет предела человеческой фантазии. Особенно, в способах насилия в отношении ближнего своего. Полюбуйтесь… Знаменитый «Испанский сапог»: такое, понимаете, крепление на ноге с металлической пластинкой. Пластинка постепенно затягивается, чтобы так же медленно ломать человеку кости ног. Для усиления эффекта иногда
Нюрнбергская дева
Сутками может тянуться… А здесь моя любимая обувь – «Железные башмаки». Видите под пяткой острый шип? Если покрутить специальный винт, шип вылезает из пятки башмака вверх. Жертве приходится стоять на цыпочках до истощения всех своих сил. Постойте на носках – сколько вы протянете?
– Душевно вам признателен, Иосиф Николаевич. В другой раз, пожалуй, попробую, – вежливо отказался дрожащий Наметкин.
– Как вам будет угодно, – пожал плечами капитан. – Было бы предложено. Здесь очень удобный в работе крюк «Кошачий коготь». Понятно, что используется не для того, чтобы почесать вам спину. Плоть жертвы разрывается крюком медленно, болезненно; «Кошачьими когтями» вырывают не только куски тела, но и ребра… Ещё гляньте: очень аппетитная «Груша». Вставляется в анус и раскрывается таким образом, чтобы причинить жертве поистине адскую, немыслимую боль. Тут, взгляните, замечательная «Колыбель Иуды». Простенькая деревянная пирамида. Самое безобидное орудие. Не разрывает мышцы, не ломает кости, не протыкает спину или горло. Грешника сажают на острие пирамиды, и он от боли теряет сознание; его обливают водой, приводят в чувство. И процедура начинается сызнова. Вам, конечно, понравилось.
– Просто великолепно, – прохрипел Наметкин. – Я в восторге.
– А на сей шедевр пыточного искусства, Алексей Павлович, обращаю ваше особое внимание. В этой пытке есть что-то философское, – капитан вытащил фотографию из середины пачки. – Вот: «Очищение души». Инквизиторы, особенно, испанские, порой проявляли удивительную гуманность по отношению к обвиняемым. Пытались спасти их души ещё на этом свете, чтобы грешники, не дай Боже, не попали в ад, даже если они упорно не желают отречься от Князя тьмы. Для спасения души жертве вливали в горло кипящую воду. Или запихивали ему туда же горящие угли. Или поили раскалённым свинцом. Результат, как вы понимаете, достигался немедленно. Не знаю, как душа, а тело уж точно отзывалось на такую заботу сразу.
– Очень впечатляет, – признался Наметкин.
– И всё-таки, сколько жестокости! – вздохнул с осуждением капитан. – Куда катится человечество?
Он отобрал у Наметкина фотографии и несколько минут молча изучал лицо следователя. Алексей Павлович постепенно сжался.
– А что вы сказали бы по поводу того, чтобы использовать верные, многократно испытанные способы инквизиции в современной практике добывания истины? В контрразведке, например.
– М… м… м… – с трудом выжал из себя Наметкин.
– Извините, не совсем вас понял, Алексей Павлович. Что вы сказали?
– Я… я лишь хотел отметить, что даже лучшие, испытанные веками пыточные методы могут, кого угодно заставить признаться, в чём угодно.
– Не каждого! – живо возразил капитан. – Попадаются иногда моральные уроды и фанатики. Эти способны перенести любую боль, любую пытку. Те же большевики. И даже радуются своим мукам. Не страха ради иудейска, а во славу своих идей, часто совершенно идиотских. Вот тут – да, тут использовать пытку надо с умом. Понимать, где враньё самолюбца, где самооговор, а где верное признание.
– Полностью с вами согласен. Талант нужен… Особый.
– Итак, любезный Алексей Павлович, вы находитесь… где вы находитесь?
– В контрразведке, разумеется.
– Не совсем так. Здесь контрразведка и инквизиция одновременно. Вы прекрасно понимаете, что ваш арест – не пустячок. Без серьёзных оснований никто вас сюда не притащил бы. А коль скоро попалась птичка, то инквизиция её из клетки не выпустит. Чтоб не ронять свою репутацию. Так было всегда.
Очищение души
– Тогда, может быть, соблаговолите, милостивый государь, известить, в чём моё преступление?
Капитан Зайчек ласково улыбнулся.
– Да какая разница! Разве вам не всё равно? Главное, вы здесь. И жизнь ваша изменилась. И ещё не ясно, прекратится ли она, здесь и сейчас, или продолжится.
Лоб Наметкина заблестел, тёплые ручейки стекали по щекам и падали на пол.
– Да не спешите вы так переживать! – воскликнул добродушно капитан Зайчек. – У нас с вами ещё есть шанс понять друг друга.
– И что же я должен понять? Потрудитесь разъяснить.
– Потружусь… Как же – потружусь! – пообещал капитан. – А вы сами не догадываетесь?
Наметкин отрицательно покачал головой.
– Я бы мог спросить, кто из большевиков вас завербовал, – с внезапной угрозой произнес капитан. – И кого вы завербовали! И, в конце концов, выдавил бы из вас признание. Нужное мне. Но для начала скажите, почему вы манкируете своими служебными обязанностями?
– Ах, вот вы о чем! – перевёл дух Наметкин. – Я понял! Всё как раз наоборот. Именно мои служебные обязанности запрещают нарушать уголовно-процессуальный кодекс и приступать к следствию, которое позже любым официальным учреждением в любое время и в любой стране может быть признано юридически ничтожным. Мне моя деловая репутация ещё дорога.
– Значит, речь всего-навсего о формальной процедуре?
– Так ведь вся юстиция, Иосиф Николаевич, состоит из формальных процедур.
– Слышал, как же: fiat justitia et pereat mundus. «Пусть рухнет мир, но восторжествует юстиция». То есть, правосудие. Справедливость, надо полагать.
– Кому нужна справедливость, если рухнет мир? – с грустью возразил Наметкин. – К тому же мне эта максима известна в несколько другом варианте: fiat justitia, ruat caelum. «Правосудие должно совершиться, даже если рухнут небеса». Луций Кальпурний Пизон, римский консул, 58-й год до Рождества Христова.