Наследство в глухой провинции
Шрифт:
А между тем, понимая, что повторяюсь, уже почти сутки твержу себе одно и то же, но, поскольку ничего не менялось, я продолжала бубнить: домой хочу, домой!
— Нет, — опять нарушил он мое мысленное уединение, — я жду, когда вы мне все расскажете.
— Чего ради я должна рассказывать вам все? Обо мне все даже моя мама не знает, не то что посторонний человек.
Но Михайловский продолжал ждать от меня каких-то слов, потому я и сказала первое, что пришло в голову:
— Улита едет, когда-то будет, а пока этот ваш Бойко спокойно занимается своим нелегальным бизнесом.
— Сказать про его бизнес «спокойный» можно с большой натяжкой, — проговорил он назидательно. Можно подумать, я тоже собиралась торговать оружием и как раз в эту минуту просила у него совета.
— Наверное, бойковцы решили, что я тоже приехала в ваши края за оружием, и всего лишь проверяли, нет ли за мной хвоста?
Михайловский заглянул в мои невинные, широко распахнутые глаза и покачал головой:
— Нехорошо, Лариса Сергеевна, смеяться над работником правоохранительных органов. Просто так Сережа Шувалов возле вашего дома не нарисовался бы.
— Вы говорили, что он подполковник.
— На самом деле он дослужился до полковника, а потом захотел добиться справедливости, прорвался на прием к министру обороны — пытался ему втолковать, что нашу армию надо срочно реорганизовывать. Ну его и отправили обратно в ряды действующей армии, но уже с понижением на одну звезду и в полк, что базировался в Забайкалье. А ведь он стал полковником в тридцать четыре года. Случай для действующей армии почти беспрецедентный.
— Вот так понизили в звании, без объяснения?
— К чему-то, конечно же, придрались. Там, где нет порядка вообще, нетрудно найти виноватого. Но мне кажется, мы ушли в сторону от нашей с вами темы.
Однако весело живут люди в глубокой провинции! Мы-то издалека их жалеем: мол, скучают бедняжки, никаких развлечений, кроме пьянки, а у них тут пыль столбом и дым коромыслом! Какие-то, мягко говоря, казачьи сотники не моргнув глазом швыряются долларами. Бывший военный — нынешний бандит, и начальник убойного отдела спокойно это констатирует… Насколько я знаю, в детективах, столь любимых моей подругой и шефиней, милиционеры вовсе не так беспомощны, как в районном городе Ивлев. Или я ошибаюсь?
Михайловский шумно выдохнул и, поскольку в этот момент как раз прохаживался по кабинету, остановился возле меня.
— Я ответил на все ваши вопросы, Лариса Сергеевна?
Мои мышцы невольно напряглись. По опыту общения с деловыми людьми можно было догадаться, что за подобным вопросом последует. Но мне ничего не оставалось, как честно ответить:
— На все.
— Теперь, я считаю, ваша очередь.
— Отвечать на вопросы? — жалобно уточнила я. — А разве не этим мы только что занимались? К тому же в отличие от вас я ничего не знаю.
— Хорошо, тогда поясните, что у вас в правом кармане джинсов?
Я покраснела. Прямо-таки залилась краской. Рентген у него в глазах, что ли? Дело в том, что последние несколько минут я невольно касалась кармана, в котором лежала бумажка, вынутая из теткиной шубы с таинственной надписью «Антитеррор». Но на всякий случай я сказала:
— Так, пустяки, небольшой клочок бумаги. Завалялся.
— А я могу на него взглянуть?
— Но зачем? Эта бумажка… она личная! И никакого отношения к нашему разговору не имеет… Что вообще вы себе позволяете? Я пришла в милицию по своим производственным вопросам…
— Конечно, я не могу вас обыскивать. И если вы поклянетесь, что сказали правду, мы не станем к этому клочку возвращаться.
Мой язык отчего-то не хотел произносить слова клятвы, а сказал совсем другое:
— Вообще-то он и не мой вовсе, а тетки Олимпиады…
Михайловский молча протянул руку.
— И никакие это не ответы на вопросы, а форменный досмотр, — пробурчала я, но бумажку отдала.
Что только не позволяют себе эти провинциальные менты! Например, повышать голос на женщину, не только не находящуюся под следствием, а вообще прибывшую в эти края по личному делу. И между прочим, оказавшую некоторую услугу близкой родственнице грубияна-майора.
Я, как дура, тащилась тридцать километров, можно сказать, рискуя жизнью — разве сам Михайловский не сказал об этом, — и что взамен получила?
— …Валерия хоть соплячка, девчонка, а ты… — услышала я сквозь сумбур собственных мыслей.
Когда мы успели перейти на ты? Теперь понятно, от кого Лера набирается дурных манер.
— …ты показалась мне здравомыслящим человеком. А выходит, и тебя, как мою дочь, надо держать под контролем!
— Простите? — Я вынырнула из своего мысленного пространства, куда привычно спряталась от нападок тезки Достоевского; у меня эта привычка с детства — если мне не нравится то, что говорят, я просто отключаю восприятие. — Вы что-то сказали?
Мой вопрос застал его в апофеозе тирады. От неожиданности он замолчал на полуслове, а я продолжала как ни в чем не бывало:
— Иными словами, вы считаете, что в Костромино я познакомилась с нехорошими людьми и теперь моя жизнь в опасности?
— Да, черт побери!
— Меня или их?
Он не выдержал собственной серьезности и улыбнулся. А улыбка у него словно с рекламы «Блендамеда». Интересно, есть у него дама сердца или нет? Вернее, где его жена? Умерла, сбежала? Но дама наверняка есть. На ком-то же он должен отрабатывать действие своих синих взглядов и этой белозубой улыбки.
И чего я вдруг заинтересовалась? Через каких-нибудь пару дней уеду из этих мест, и никакой очаровашка майор не заставит меня сюда вернуться.
— По вашему лицу, Лариса Сергеевна, можно читать как по книге, — вздохнул Михайловский и сел наконец на свое место. — Признайтесь, вы пропустили мимо ушей все мои предостережения, да еще и рассердились на меня: мол, выговаривает, как маленькой, а я уеду отсюда, и глаза бы мои его не видели…
Его синий взгляд проник мне в самую душу.