Наследство Валентины

Коултер Кэтрин

– Это Беллини, самый красивый арабский скакун, которого я видел в жизни. Маркус подарил его мне в прошлом году. Он уже стал отцом двух кобыл и трех жеребцов. Пойдем, сама увидишь.

Беллини был черным, как сны грешника, и таким же умным, как его хозяин. Джесси высказала скакуну все это и, погладив жеребца по бархатистой морде, объявила:

– Он просто душка.

– Все кобылы того же мнения. Прошлой зимой, как раз перед тем как я собирался вернуться в Балтимор, кобыла из Ротермира добралась до бедняги Беллини и даже сильно

лягнула одного из конюхов, пытавшегося ее оттащить.

– Вы все это выдумываете.

– Нет, ничуть. Пойдем же, и все сама увидишь.

Джесси познакомилась со старшим конюхом, Зигмундом, который пришел к Джеймсу с племенного завода Крофтов, знаменитого лошадьми, происходившими по прямой линии от самого Турка Байерли.

– Прекрати распускать слюни, Джесси, – посоветовал Джеймс, наблюдая, как она нежно гладит лошадей, кормит каждую морковкой и уверяет, какие они все красавцы и умницы.

– Но это ужасно трудно, – призналась она, улыбаясь.

Джеймс оцепенел, не в силах ни пошевелиться, ни выдавить из себя хоть слово. Солнечный луч, проникавший в дверь, падал на плечо девушки, зажигая золото волос, сверкающих, словно закат на побережье Ирландии, обрамляя лицо переливающимся ореолом. Она продолжала улыбаться, и эти ее странные лохмы, заплетенные в толстую косу, казались совершенно другими. Джеймс только сейчас понял, что они стянуты совсем не туго, а выбившиеся крошечные локоны воистину прелестны.

Джеймс отвернулся. Новая Джесси нисколько ему не нравилась.

– Это Калипер, старожил йоркширских ферм, много повидавший на своем веку.

Калипер получил две морковки и больше ласковых слов от Джесси, чем, очевидно, заслуживал.

– Ну а теперь пора в дом.

Джесси сразу догадалась, что комнаты обставляли под присмотром самой Дачесс и именно поэтому они выглядели такими уютными. Ей неожиданно захотелось сообщить Джеймсу, что она тоже сможет сотворить чудо с Марафоном, если... ох, не стоит, довольно об этом.

Девушка решительно тряхнула головой и погладила спинку кресла, обитого красивой темно-синей парчой. Совершенно новой. На полу гостиной лежали два обюссонских ковра, были расставлены кресла и диванчики. На стенах висели несколько пейзажей, но в отличие от Чейз-парка ни одного фамильного портрета. Стены были выкрашены в бледно-желтый цвет, отчего комната казалась просторнее и светлее.

Джесси познакомилась с миссис Кэтсдор и ее сыном Харлоу, которые присматривали за Кендлторпом в отсутствие Джеймса, а также с мистером Гудбоди, садовником, и его помощником Карлосом, прибывшим в Скарборо лет пять назад. Он был уроженцем Испании и говорил на ломаном английском, но избегал рассказывать о своей жизни.

– Сады просто чудесные, – признала Джесси, стоя у широких стеклянных дверей, выходивших на идеально ухоженный восточный газон размером намного меньше, чем лужайки в Чейз-парке, но утопающий в цветущих розах, гиацинтах, ромашках и гортензиях.

– Это все по настоянию Дачесс, – заметил Джеймс.

– Вы кажетесь почти смущенным. Разве так уж плохо поклоняться красоте?

– Дачесс обожает цветы. Я позволил ей делать все, что заблагорассудится, – пожал плечами Джеймс, не обратив внимания на ее вопрос. – Кстати, что тебе больше нравится – Кендлторп или Марафон?

– Мне бы хотелось владеть обоими. Каждый по-своему хорош. Но вы ведь не продадите ни один из них, верно, Джеймс?

– Только если разорюсь. Хочешь лимонада?

– Нет, честно говоря, мне ужасно хотелось бы прокатиться на Беллини.

Джеймс широко улыбнулся.

– Лучше в следующий раз. Он настоящий дьявол, хотя, если захочет, ведет себя идеально. Кстати, ты надела сегодня чулки под эту непристойно модную амазонку?

Как и вчера, девушка, не задумываясь, подняла юбку и показала безупречно белые чулки над высокими черными сапожками.

– Дачесс скоро окончательно обанкротится, оплачивая счета за твои наряды.

Джеймс, непонятно почему, мрачно хмурился. Она посчитала его реплику шуткой, но Джеймсу, очевидно, изменило чувство юмора.

– Вовсе нет. Мое жалованье два фунта в неделю. Я верну ей деньги.

– Два фунта в неделю? Целое богатство! Она платит тебе деньги лишь затем, чтобы получить их обратно? Послушай, Джесси, не можешь же ты оставаться в Чейз-парке до самой старости.

Они уже успели выйти в сад, и сейчас Джесси отошла, чтобы коснуться лепестков темно-алой розы.

– Знаю, – кивнула она, не глядя на Джеймса, и, загнувшись, глубоко вдохнула нежный аромат.

– И что же ты собираешься делать?

Она наконец повернулась и взглянула на человека, которого любила с четырнадцати лет.

Тогда Джеймс был героем, которому она поклонялась, богом, великолепным созданием, иногда улыбавшимся ей, иногда ругавшим, не скупившимся на доброе слово, будто знал, как нуждается этом девочка.

Потом она выросла и поняла, что Джеймс был всего лишь человеком, но, как ни странно, ее чувства к нему стали более глубокими и постоянными. Сильными и неизменными.

Но какое это имеет значение? Джеймс по-прежнему смотрит на нее, как на четырнадцатилетнюю девчонку, и считает, что в модных нарядах она выглядит потаскушкой. Нет, все это совершенно не важно.

– Я решила несколько лет прослужить у Дачесс и графа. Скоплю немного денег, а потом вернусь домой и куплю племенную ферму. Стану участвовать в скачках и выигрывать.

Джеймс не рассмеялся, и Джесси удивилась столь непривычному поведению. И почему-то была благодарна. Она просто не вынесла бы его издевательств.

– На это нужны большие деньги, Джесси, – объяснил он, и, как ни странно, в голосе не слышалось снисходительных ноток. – Два фунта в неделю – это приблизительно сорок долларов в месяц. Даже если ты будешь экономить каждое пенни, через два года у тебя наберется всего около тысячи долларов.