Наследство Валентины
Шрифт:
Джесси повернула голову, остановила взгляд на небольшой чаше с телячьими мозгами, запеченными в масле, и тихо призналась:
– Я боюсь.
– Так значит, боишься... Мне кажется, что, если я овладею тобой, это будет не чем иным, как инцестом. Ну и парочка же из нас! Проклятие!
– Что такое инцест?
– Кровосмешение. Шесть лет, Джесси. Шесть лет ты была для меня младшей сестричкой. Бесконечно выводила меня из себя. А я столько раз чувствовал потребность тебя защитить. Помнишь, как я дергал тебя за косичку и ерошил волосы? Конечно, иногда мне хотелось задать тебе трепку, но, к сожалению, так
– Я не твоя чертова сестра, Джеймс. И вчера ты даже не думал ни о каком инцесте.
– Нет, но сегодня все по-другому.
Джеймс наклонился, накрыл ее рот губами, и пробормотал:
– Вчера ты была подшофе и только хихикала... да еще эти милые «ручейки» над ушами...
– Значит, тебе нужно напиться, чтобы думать обо мне, как о своей жене?
– Нет, дело не в этом. Черт побери, Джесси, если хочешь знать правду, вчера я ничего с тобой не сделал. Думаешь, мужчине нравится заниматься любовью с бесчувственной женщиной? Да ты даже всхрапнула пару раз, пока я взваливал тебя на лошадь! По-твоему, это способствует пылким чувствам?
– Ты ничего не сделал?!
Джесси с силой толкнула его в грудь, и Джеймс, невольно отпрянув, встал между ног Джесси, хотя ее щиколотки были по-прежнему сомкнуты у него за спиной. Почти обезумев от вожделения, он неожиданно для себя рванул ее сорочку и широко распахнул. Джесси охнула, пытаясь прикрыть груди, но он схватил ее за руки, а сам наклонился и поцеловал жену.
– Я никогда не сознавал, что ты так красива, Джесси... или переменилась с тех пор, как попала в Англию?
«Не просто прелестные груди, – подумал он, не в силах отвести взгляда. – А поистине прелестные». Белее парного молока, мягкие розовые соски... и он умирал от желания коснуться и поцеловать их, но оставался недвижим.
– Я просто пользуюсь кремом Мэгги каждый раз, как принимаю ванну.
– Волшебный крем. Ни одной веснушки ни на плечах, ни на груди.
– Только на носу остались.
– У тебя очень белая кожа, – едва выдавил из себя Джеймс, морщась, словно от боли.
Но Джесси все еще не отошла и была готова наброситься на него с новой силой.
– Ты действительно ничего вчера не сделал?
– Абсолютно.
– И не раздевал меня, когда укладывал в постель?
– Нет, о тебе позаботилась миссис Кэтсдор.
– Значит, ты впервые видишь меня без одежды?
– Да.
Он выпустил ее руки, потому что горел желанием стиснуть эту ослепительную, роскошную грудь. Но Джесси, не успев освободиться, сжала кулачок и ударила его в челюсть так, что Джеймс запрокинул голову. Он с проклятием снова схватил ее за руку.
Джесси пыталась отпрянуть, но он тяжело навалился на нее. Она снова упала на скатерть и, задыхаясь, взвизгнула:
– Ты, подонок! Лгал мне! Заставил думать, будто все кончено и мне больше не о чем беспокоиться! И вот я тут, по-прежнему девственна душой и телом, а ты стоишь как ни в чем не бывало да еще рвешь чудесную сорочку, подарок Мэгги, и бесстыдно уставился на мою... мою... И все это в самый первый раз, так что я умираю от стыда! Ненавижу! Черт бы тебя побрал, Джеймс, немедленно отпусти!
– Нет, – пробормотал Джеймс и, наклонившись, взял губами нежный сосок. – Ты не моя младшая несносная сестрица... с такими грудями. – Он снова придавил ее к столу.
Джесси опустила ноги, и они свесились со стола. Она сама почти соскользнула, с силой прижимаясь к нему, и Джеймс подумал, что сейчас умрет, если не войдет в нее. Не в следующее, а именно в это, сумасшедшее, ослепительно волшебное мгновение.
Подобного не вынес бы ни один мужчина. И Джеймс не был исключением. Он сжал губами другой сосок, поднял ее юбки, долго смотрел на длинные стройные ноги, обтянутые мягкими белыми чулками, с подвязками из персикового атласа. Подвязки в тон сорочке?
Джеймс едва не потерял остатки рассудка.
Прошло несколько мгновений, прежде чем он понял, что Джесси больше не сопротивляется. Она лежала, глядя на него широко раскрытыми, огромными глазами.
– Ты не надела панталон, – охнул Джеймс.
И действительно, на Джесси была лишь атласная сорочка, доходившая до середины бедер. Это окончательно его доконало. Даже Конни обычно носила легкие муслиновые панталоны, подвязанные под коленями красивыми лентами. Конечно, отделанные к тому же изумительными кружевами, но тем не менее надежно прикрывавшими все, что надлежало скрыть. Ему всегда нравилось целовать ноги Конни, развязывать бант зубами и медленно стягивать панталоны.
– Нет, – пролепетала она тонким, неуверенным голосом, и лоб Джеймса покрылся испариной, – Мэгги запретила мне носить панталоны целый месяц после свадьбы. Она сказала, ты обязательно потеряешь голову, зная, что под юбкой или амазонкой я совершенно голая.
– Почему именно месяц?
– В дальнейшем я должна проделывать это время от времени, чтобы ты никогда не знал, есть ли у меня что-то под сорочкой или нет. Мэгги утверждает, что такое сведет тебя с ума не меньше чем еще на шесть месяцев.
– А потом?
– Потом я должна снимать панталоны только как вознаграждение. По словам Мэгги, истинная сущность мужчины проявляется лишь через полгода, и нужно выказать немало хитрости и сообразительности, чтобы с ним справиться. Я объяснила ей, что уже давно знаю твою истинную сущность. Я видела, как ты врезал в челюсть конюху, имевшему наглость выпить бутылку джина и заснуть рядом с твоими лошадьми. Слышала, как ты орал, словно бешеный, проклиная последними словами тех, кто побил тебя на скачках. Я даже призналась ей, что наблюдала, как тебя рвет с перепоя, но это было всего однажды, и ты, меня не заметил.
– Господи Боже, – – охнул Джеймс, как никогда остро сознавая, что стоит только избавиться от брюк, и он войдет в нее.
Интересно, понимает ли она, что говорит? Нет, нужно взять себя в руки, иначе он натворит глупостей.
– Джесси, да замолчи же! Мы поговорим о стратегических уловках Мэгги позже! Именно сейчас мне лучше немедленно войти в тебя и покончить со всем этим.
– Ты смотришь на меня.
– Да. Волосы внизу живота у тебя такие же красные, как на голове. Просто невероятно, как резко они выделяются на белоснежной коже. Вся ты – сплошной бальзам для утоления мужской похоти... не знаю, смогу ли я когда-нибудь наглядеться на тебя. Признайся, ты снова огреешь меня, если я отпущу твои руки и начну целовать груди?