Наследство
Шрифт:
Псы вдруг перестали лаять, будто по команде, и вернулись к хозяину. Шерсть у них на загривках стояла дыбом, глаза в свете луны отсвечивали волчьим зеленоватым огнем, черные губы приподнимались, обнажая желтоватые клыки, в горле клокотало рычание. Что бы ни пряталось неподалеку, оно собакам не нравилось, это уж точно.
– Ложись спать, – велел Генри, опустив оружие. – Я покараулю до рассвета, не нравится мне всё это…
– Может быть, какой-то хищник? – спросила Мария-Антония.
– Если б это был зверь
– Откуда ты знаешь?
– Да чувствую я, откуда ж еще, – досадливо ответил он, сел рядом с палаткой, привычно подобрав длинные ноги. Он всегда так сидел, говорил, что научился у дикарей, удобно, дескать. – Я ведь сколько лет на Территориях… Не чуял бы, давно уже сгинул бы.
– Сколько?
– Что?
– Сколько лет ты здесь? – поинтересовалась девушка. Раньше как-то не приходилось к слову, а ей было интересно, который год миновал ее избавителю. Так не разобрать: волосы светлые, если и есть в них седина, не разглядишь; в уголках глаз морщины, но, скорее всего, это от привычки щуриться на солнце. Вел себя Генри уверенно, но иногда прорывалось что-то такое… совсем мальчишеское. Впрочем, такое и со старыми воинами бывало… – Я спросила что-то не то? Почему ты молчишь?
– Считаю! – весело отозвался Генри. – Ну, смотри, как выходит… Я первый раз сбежал, когда мне двенадцати не исполнилось. Повезло, что жив остался… Дальше – больше. Вот ведь притча! Кажется, вся жизнь тут прошла, а если посчитать, то и двадцати лет не прошло!
Значит, ему около тридцати. Достаточно много, чтобы из головы выветрилась юношеская дурь, и это хорошо. А так – совсем молодой мужчина, в самую силу войдет годам к сорока, не раньше, Мария-Антония знала такой тип. Ее отец был из подобных людей, к своим шестидесяти он не только не растерял силы и остроты ума, а и многим моложе него дал бы фору…
– Я тебе, наверно, стариком кажусь? – спросил вдруг Генри.
– Отчего бы? – удивилась она.
– Ну… – пожал он плечами, удалось разглядеть его жест в неверном свете луны. – Так сказки послушать, легенды всякие… У вас парень лет в четырнадцать уже женился, детишек вовсю плодил, а к тридцати уже и помирать пора. Так, что ли?
– Как посмотреть, – усмехнулась она и выбралась наружу, не обращая внимания на протестующий возглас Генри, села рядом, обхватив колени руками. – По-твоему выходит, что моему наставнику полагалось уже трижды умереть: ему было за восемьдесят. А отец уж дважды как удостоился могилы…
– А… то есть брешут про то, что в древности жили мало? – спросил Генри с искренним любопытством.
– Тоже, должно быть, смотря кто, – пожала она плечами. – У простых людей, и верно, век был короче. Тяжелый труд,
– И никаких придворных магов, – заключил мужчина со смешком.
– И это верно, – кивнула Мария-Антония. – Но все взрослели рано. Ты сказал, что сбежал из дома, когда тебе не было двенадцати. В моё время ты считался бы уже юношей, мог жениться, умел бы сражаться…
– Ага, это если бы я уродился в знатной семейке, – хмыкнул Генри. – А поскольку отчим мой с матушкой – фермеры, ну, крестьяне, по-вашему, пусть и зажиточные, то женить бы меня женили, а вот сражений мне, увы, не видать. Ну разве только в ополчение бы какое-нибудь загнали. С топором или вилами.
– Может, и так, – согласилась девушка и посмотрела в небо, на хоровод разноцветных лун. Сегодня настоящей оказалась нежно-зеленая луна, похожая на лист кувшинки в старом пруду. – Ты вел бы хозяйство… если бы не сбежал из дома искать лучшей доли, и годам к шестнадцати стал бы зажиточным фермером.
– Я ни черта не смыслю в хозяйстве, – заверил Генри. Солгал, по ее глубокому убеждению. – Коровам хвосты крутить – это не по мне. Точно бы удрал и в наемники подался! Или вообще в армию. Тогда же были армии, да?
– Конечно, – кивнула Мария-Антония и посмотрела еще выше, где звезды складывались в незнакомые созвездия. – Были большие армии, были дружины… Случались и совсем юные полководцы. Мой муж выиграл большое сражение при Чертовой Лощине, когда ему не сравнялось и шестнадцати…
…Генри так увлекся разглядыванием девушки: как-то странно у нее глаза блестели, ведь не звезды же в них отражаются, верно? – что не сразу понял, о чем она толкует.
– Твой… кто? – произнес он враз севшим голосом. Господи помилуй, это… как понимать?
– Мой муж, – ответила она спокойно, не поворачивая головы. – Филипп, герцог Астийский.
– Подожди, я ничего не понимаю! – Генри переменил позу, чтобы лучше видеть принцессу. – Какого черта ты тогда принцесса, если была замужем за герцогом? Почему ты оказалась в родительском замке? Или это вовсе не твои родители? Кто тогда, а?!
«Хоуэллы с меня голову снимут, если окажется, что это вовсе не та принцесса, которая им нужна, а какая-то герцогиня!» – мелькнуло у него в голове.
– И откуда вообще какой-то муж? – выпалил он растерянно. Ни тоув, ни Хоуэлл ни о чем подобном не упоминали. Полно, да знали ли они сами?
– Так ты не знал? – принцесса покосилась на него немного удивленно.
– Н-нет, – выдавил он. – Я вообще мало что знаю, только то, что Хоуэлл соизволил рассказать, ну, тоув еще. Но они больше эринитом интересовались, а о тебе вообще только легенды остались. И там ни слова нет про мужа! – Он осекся. – И про заклятие ты не захотела рассказывать. Там нечисто что-то, верно? Тебя что, муж должен был разбудить?