Насмерть
Шрифт:
Ненависть бывает разной. Одна — ярко-алая и обжигающе горячая. Она смертельно опасна: застилает глаза, туманит рассудок, заставляет терять контроль над ситуацией и над своими действиями. Все это ведет к гибели. Не всегда: если противник заведомо слабее — ты, скорее всего, победишь. Но если столкнешься с хотя бы равным по силе — ты однозначно труп. Вторая — бело-голубая и холодная, словно жидкий азот. Она как будто вымораживает из головы все лишние, мешающие сосредоточиться мысли, оставляя на их месте лишь морозную, звенящую пустоту. Слух, зрение, обоняние, все чувства в этот момент словно обостряются, мир вокруг приобретает удивительную резкость, а тело становится почти невесомым. Такая в бою — серьезное подспорье. Вся закавыка в том, что нужно научиться в зародыше давить первую и, в случае необходимости, вызывать в себе вторую. Прости меня, Серега! Тебе, брат, уже все равно, а мне сейчас обязательно нужно победить.
— Эй, внутри, — вокруг тихо и мой голос наверняка отлично слышен в «Рюмочной». — Если тот, кто выстрелил в спину моему человеку, считает себя мужчиной — пусть выходит. Черный Полковник сказал, что я могу требовать дуэли и выбрать оружие. Так вот, я требую: бери свой нож, трусливая погань, и выходи сюда, убивать тебя буду. Остальных не трону, слово даю. Но если никто не выйдет, решу, что вы прячете убийцу, и заровняю ваш шалман под танцплощадку, вместе с вами со всеми. И никто мне слова не скажет, я сейчас в своем праве. Даю пять минут, время пошло.
В рядах бредунов заметно оживление: мало того, что война явно отменяется — раз Полковник приехал, то наверняка все уладит, так еще и развлечение намечается. Со времен Древнего Рима в этом вопросе человеческая натура ничуть не изменилась — на гладиаторские бои зрители найдутся всегда.
Минуты примерно через три из дверей «Рюмочной» выходит, поигрывая длинным, примерно в полторы ладони, и явно острым клинком, мой противник. Не знаю, действительно ли он стрелял в Акима или народ в кабаке выбрал из своих рядов самого умелого в обращении с ножом. Мне наплевать. Нужно преподать бредунам урок, доходчиво объяснить, что любая попытка не по делу наехать на моих людей будет иметь для наехавшего самые печальные последствия. Причем урок должен быть очень наглядным, чтобы впечатлились и надолго запомнили. Ну, а кто из них будет в этом спектакле двух актеров играть роль моей «несчастной жертвы» — мне глубоко наплевать.
Отцепляя от бедра кобуру с пистолетом, внимательно оглядываю соперника. Хорош! Высокий, широкоплечий, хорошо сложенный, нос сломан, длинные волосы собраны сзади в хвост, но главное — взгляд умный. Это плохо, умный противник всегда опаснее. Моложе меня лет на десять, двадцать пять — двадцать шесть, вряд ли больше, и килограммов на двадцать легче, значит — быстрее, подвижнее и выносливее. С другой стороны, я с ним не в салочки играть собираюсь и не наперегонки бегать. Парень уже начал плавно кружить вокруг меня, щеря в улыбке явно ни разу за всю жизнь не чищенные зубы. У-у-у-у, паря, да ты пижон! Ладно широкие замахи и приглашающие жесты, понтуется мальчуган, на публику работает, бывает. Но вот чего-чего, а крутить нож в пальцах и из руки в руку перебрасывать — не стоит. Профи так не делают. Отсюда вывод — дилетант. Умелый, явно небесталанный и опытный, но — любитель. Тем проще.
Тяну из ножен свой старый трофейный ухорез, доставшийся мне «в наследство» от убитого чеченского боевика еще в прошлой жизни — во время второй кампании. Бредун презрительно кривит губы. Ну да, его «зубочистка» сантиметров на десять длиннее. Эх, сопля ты зеленая, не успел ты видно узнать, что Фрейд был не прав и размер — далеко не всегда самое главное. А теперь уже и не успеешь…
Так, паренек продолжает нарезать вокруг меня. Хорошо двигается, подлец! Прямо Мохаммед Али: «Порхать как бабочка, жалить как пчела». Но мне эти «танцы с саблями» не интересны, я хоть и хочу впечатление произвести, но совсем другим способом.
— Ну, и какого хера ты вокруг меня пляшешь как девочка?! Драться-то будем, клоун?!!
Мой рык, наверное, даже в крепости Полковника услыхали. В толпе зрителей послышались смешки. Есть! У бредуна от злости аж лицо перекосило и он, выкрикнув что-то экспрессивно-матерное ломанулся в атаку. Ню-ню, сынок, давай! У меня за плечами — полтора десятилетия службы в далеко не самом слабом спецподразделении МВД, до этого — два года в войсковой разведке, а еще раньше — детско-юношеская спортивная школа. Для меня почти всю сознательную часть жизни заниматься самбо было так же естественно, как есть или дышать. А ты в меня своей железкой тыкать… Наивный, как чукотская девушка, ей-богу.
Один замах, второй, я отпрянул назад. Бредун перебросил нож в другую руку и ударил слева и снизу — уклоняюсь. Шустрый, гад, чуть не задел, но мне на этот счет один золотушный шкет по прозвищу Трепа еще в прошлом сентябре в Червленной урок преподал. Второй раз я на этот подленький прием не куплюсь. Ага, вот оно! Классический, словно на занятиях по рукопашке в спортзале родного Отряда, удар ножом правой рукой сверху. Роняю свой, так и не пригодившийся в этом бою нож на землю, а дальше все как в учебнике: жесткий блок снизу, обеими руками захват его запястья и одновременно расслабляющий стопой в колено. Судя по звуку — нормально получилось, может, и не сломал, но уж точно повредил, очень уж хорошо хрустнуло. Запястье, предплечье и локоть доворачиваю по часовой стрелке, а сам в этот момент смещаюсь буквально на полшага вперед и влево. Одновременно чуть присаживаюсь и давлю своей левой рукой ему на локоть и нажимаю на кисть. Стандартный милицейский прием, взял нападающего на болевой, причем сразу на двойной — в локте и в кисти. Нож бредуна, негромко звякнув о какой-то камешек, выпадает в пыль. По идее, будь все это на тренировке или задерживай я где-нибудь подвыпившего дебошира — сейчас самое время переходить на задержание и конвоирование. Только вот обстановка немного другая и я, продолжая крепко прижимать его локоть к своему бедру, резко рву его руку вверх. Громкий вопль взвывшего от боли бредуна заглушает треск ломающегося локтевого сустава и хруст разрываемых сухожилий. Так, похоже, «клиент» от боли сознание потерял. Ничего, сейчас мы тебя в чувство приведем. Бросаю вырубившегося бредуна на землю и беру на излом его левую руку. Снова хруст, снова треск, снова дикий, полный боли отчаянный вопль. Вокруг — тишина, собравшиеся вокруг бандиты затаив дыхание смотрят за боем… Ай, кого я обманываю! За избиением. У этого хвостатого изначально шансов не было, он сам подписал себе смертный приговор в тот момент, когда направил ствол в спину уходящему Акиму.
А бредуны молчат. Вряд ли причиной тишины служит жестокость расправы, к жестокости тут все привыкли с малых лет. Но вот скорость… А вы думали? Это только в кино главный герой и главный гад по полчаса прыгают, словно обезьяны и бодро вскакивают после ударов, способных отправить в нокаут динозавра. В реальной жизни поединок продолжается долго только в двух случаях: либо на ринге или татами, где участники жестко ограничены правилами и для них важно не только победить, но и набрать при этом как можно больше очков, либо — если оба противника ни черта не умеют. Если бьются насмерть два просто понимающих в вопросе человека, я уж не говорю о настоящих профессионалах, то бой их продолжается считаные секунды: один делает ошибку, а второй, воспользовавшись ею, первого убивает. Все. И никаких прыжков и идиотских воплей, никаких сальто назад и прочей красивой, но не применимой в бою дребедени. Совершенно не эффектно, зато предельно эффективно.
Противник мой уже не орет, а хрипит. Видать, больно ему, как бы от болевого шока не загнулся, у меня на него другие планы. Пальцами правой руки крепко обхватываю подбородок бредуна, на левую наматываю его хвост. Резкий рывок по часовой стрелке и немного вверх. Трещат перекрученные и сломанные позвонки шеи. Ноги хвостатого еще пару секунд конвульсивно скребут по земле и замирают. И бредуны Полковника, и мои парни по-прежнему смотрят на происходящее тихо, не проронив ни звука. Такое им видеть приходится не часто. Ничего, шоу еще не закончено. Подбираю с земли нож и начинаю нарочито неторопливо отрезать покойнику голову. Чувствую, как меня начинает мутить. После сегодняшнего утра блевать уже просто нечем, но это не важно. Главное сейчас — сохранить каменную невозмутимость на лице. Если покажем слабость — от нас не отстанут. Тут уважают только тех, кто заставил всех вокруг себя бояться. И моя задача — вызвать сейчас в них этот страх. Ну, что, вам всем хорошо видно и слышно? Я — отмороженное сумасшедшее чудовище. Страшнее меня ничего на свете быть просто не может. И уж лучше самому себе прострелить голову, чем попадать в число моих врагов. Чтобы бредуны в это поверили, я сам должен в это поверить. Вот и приходится. Когда я, обтерев нож о штанину убитого, встаю и неспешной походкой направляюсь к входу в «Медведя», покачивая отрезанной головой, которую продолжаю удерживать за хвост, сзади раздается спокойный, даже немного насмешливый голос Черного Полковника.
— Эй, а голова-то тебе на хера?
Снова придаю своей физиономии спокойное и мрачное выражение и оборачиваюсь.
— Голова? Пиалу себе из нее сделаю, чай пить. Или засушу, как гербарий, и на стенку приколочу. Законный трофей, мля. А может — и вовсе в выгребной яме утоплю. Это уже никого не касается.
Так, теперь главное — дойти сначала до двери, потом до лестницы, а уж после — до своей комнаты. Там — помойное ведро, в которое можно долго и с наслаждением блевать. И никто этого не увидит.