Насмешник
Шрифт:
Взбешенные чиновники ведомства по снабжению обнаружили в Дар-эс-Саламе огромное количество накопившихся бесхозных армейских припасов с Филиппин, не оприходованных, полезных и бесполезных вперемешку.
Место для плантаций в Конгва было выбрано из-за его безлюдности. Безлюдным же оно было потому, что там не было воды.
Лагерь в Конгва давал пристанище примерно двум тысячам мужчин и женщин из Великобритании и тридцати тысячам африканцев. Их присутствие среди простого народа племени вагого едва не разрушило племенное единство. Высокие заработки тех, кто трудился на плантации, взвинтили цены на продовольствие, так что туземцы, не задействованные в проекте, стали голодать. Многие туземцы, привлеченные высокими заработками, перестали обрабатывать собственные небольшие земельные наделы, и урожай на Территории упал даже ниже прежнего. И вместо того, чтобы вывозить сельскохозяйственную продукцию, ее пришлось ввозить в больших количествах. Предлагалось даже ввезти пчел — и это в район, где и без того местные пчелы наводили ужас на жителей, — чтобы опылять подсолнечник (который все равно погибал от засухи). Половина общего количества алкогольных напитков, ввозимых в Танганьику, потреблялась
Самое печальное во всем этом то, что многие из задействованных в «арахисовом проекте» людей, как мой хозяин в Килве, приехали в Африку из высоких, альтруистических побуждений. Эти люди покинули Конгва в первые два года. Теперь невозможно без иронии читать, что Алан Вуд (который сам ушел в отставку в знак протеста против двусмысленности публичных заявлений лондонских политиков) писал в 1950 году: «Я верю, что в Африке, как в Европе, единственной реальной альтернативой коммунизму станет социализм. Лучшим ответом для африканцев, которые грезят о Советской России, будет демонстрация того, что «арахисовый проект» может быть столь же замечательным экспериментом, как все, что совершается по пятилетним планам; что он основан на тех же принципах, новых для колониального развития, и является огромным совместным предприятием, работающим не на обогащение отдельных личностей, и в конечном итоге перейдет под управление народа, создающего его; но оно еще явит свое превосходство над российским опытом, ибо здесь грандиозное экономическое планирование соединено с политической свободой».
Мы вернулись на главную дорогу мимо традиционных деревень вагого. Их жители весело махали нам. Все чужаки убрались восвояси, оставив их почти в том же состоянии, в каком они были, когда здесь проходил Ливингстон, разве что теперь они стали побогаче, получив прекрасный скот.
Переночевали мы в Додоме в привокзальной гостинице. Это город, выросший вокруг железнодорожного узла, беспорядочный, уродливый, шумный.
Воскресенье, 1 марта.Р. до завтрака идет к своей машине и с нежностью осматривает ее. Я прошел мимо него, направляясь к обедне в убогую церквушку, полную народа. Когда я вернулся, он уже успел позавтракать и наводил последний глянец на ветровое стекло, протирая его замшей с такой же тщательностью, с какой Перри Мейсон [229] протирал телефонную трубку, удаляя с нее следы пальцев.
229
Частный детектив, герой романов Эрла Стенли Гарднера (1889–1970), американского писателя и адвоката, автора почти ста книг детективного жанра.
Из Додомы мы взяли путь на север; дорога отвратительная — справа пустынный буш, слева холмы — и представляет собой часть того, что некогда называли всебританским шоссе, которое, надеялись, пройдет от Кейптауна до Каира. Через сто миль мы достигли Кондоа, живописного оазиса с неиссякающим источником, немецкими фортом и зернохранилищем, арабскими домами, в которых до сих пор, в основном, жили арабы, и висячим шатким пешеходным мостиком; отчаянные служащие из районной администрации прославились тем, что умудрялись переезжать его на своих мотоциклетах. Департамент общественных работ занимается тем, что сносит просторные и прохладные дома, построенные немцами, и возводит на их месте жилье для своих служащих — тесные бетонные коробки, которым по какой-то таинственной причине отдали предпочтение власти в Дар-эс-Саламе. Районный инспектор, молодой человек, походящий на прежних, более приятных, чем его сверстники, представителей своей профессии, занимал один из старых домов, но его начальника, районного комиссара, переселили в позорный маленький новый дом.
Кондоа было последним местом, где сохранились следы арабского влияния. Отсюда мы проехали сто пятьдесят миль до Аруши; дорога все время шла по голым, плоским землям, на которых живут масаи; за все время единственными признаками присутствия здесь человека были хижины рабочих в лагерях Департамента общественных работ да бар в Бабати, завсегдатаями которого были старшие офицеры и полные, неподобающе одетые женщины с Сейшельских островов.
Аруша — столица провинции, значительный город с двумя отелями, один из которых старается привлечь приезжих, уверждая, что находится в точке, расположенной ровно посередине между Кейптауном и Каиром. В районе существует небольшой очаг белого фермерства, некоторые фермеры — иммигранты из Южной Африки. Может, потому, что был воскресный вечер, много их веселилось в барах и гостиных отеля. Среди них сновала многочисленная приветливая прислуга из европейцев. Ни африканцев, ни индийцев я не видел. Ночью под окнами выли и дрались собаки. Могу ли я сказать доброе слово об этом отеле? Да, могу. Он стоит в прохладном месте, окруженный ухоженным садом, и располагает запасами южноафриканских вин, которые вполне можно пить.
У Р. и бригадира весь следующий день был занят служебными делами. Они познакомили меня с исполняющим обязанности
Масаи, мне кажется, самый узнаваемый народ в Африке. Их телесная красота и усилия, которые они прилагают для того, чтобы подчеркнуть ее, сделали популярными их фотографии в географических журналах и туристских проспектах по всему миру. Каждый, кто писал о Восточной Африке, отдал дань их гордости и мужеству. Еще предыдущее их поколение, вооруженное длинными копьями, охотилось на львов и отстаивало свое право на владение пастбищными угодьями на огромной территории, большая часть которой составляет нынешнее «белое нагорье» Кении. Во время восстания мау-мау они с радостью указали на то, что это англичане впустили покорных, как казалось, кикуйю на те земли и с удовольствием приняли посильное участие в их усмирении. Прежде их долгое время карали за набеги на кикуйю; теперь же им платили, чтобы они нападали на них. Рассказывают такую историю: послали однажды патруль с заданием принести сколько смогут оружия кикуйю; на другое утро вокруг палатки командира лежали груды отрубленных рук [230] . Война, охота и выпас коров, овец и коз — главным образом коров — единственное занятие, считающееся достойным мужчины. Матабеле, не менее храброе племя, будучи побеждено, тут же становятся слугами победителей. Но масаи никогда не были ничьими слугами; никогда они не были и побежденными; их немножко обманывали, это да, но на переговорах с белыми они держались, как равные. Покоренные племена работают у них кузнецами, сами же они не преуспели ни в каком искусстве, кроме искусства наводить красоту. Четверо священников трудятся среди них во имя Святого Духа, но подавляющая их часть остаются язычниками и многоженцами. Влияние мусульманских проповедников тоже ничтожно, и только в районе озер им удалось обратить в свою веру больше народу, нежели христианам. Сейчас, когда я пишу это, стало известно, что масаи избрали главным вождем племени католика. Прежде у них не было главных вождей; власть принадлежала местным вождям и старейшинам, объединенным в сложную систему; новый единый глава, думаю, имеет скорей представительские функции, нежели правит. Они сочли целесообразным назначить образованного человека, который защищал бы их интересы не столько перед британскими комиссарами, сколько перед образованными африканцами из других племен, которые скоро будут у власти, могут начать презирать их за то, что они не носят шортов и живут древними суевериями. Масаи отнюдь не так примитивны, как пигмеи или бушмены. Это умный народ, который сознательно решил сохранить свой особый образ жизни. Единственные продукты западной цивилизации, которые они ценят, это курительный и нюхательный табак да шерри южноафриканского производства. Как для французов, национальная особенность для них заключается в обычаях повседневной жизни, а не в расовых признаках. Они считают своими мужчин и женщин из других племен, которые стали мужьями и женами их соплеменников и подчинились местным обычаям. В одной боме близ Аруши я видел вождя, бывшего сикха. Я всегда считал сикхов очень красивыми людьми, пока не увидел Их рядом с масаи. Те из племени, кто покидает родные пастбища, чтобы получить образование, потом обычно возвращаются к своему народу и мгновенно избавляются от европейских одежды и привычек. Те немногие, кто переселяется в город, становятся, как говорят, преступниками. Тридцать лет назад предрекали, что масаи вымрут как народ. Однако их численность, напротив, несколько увеличилась.
230
В английском слова «оружие» и «руки» пишутся и произносятся одинаково: «arms».
2 марта.Поездка к масаи оказалась не столь захватывающей, как я ожидал. Ранним сереньким прохладным утром зашел исполняющий обязанности районного комиссара и сообщил новость: сотрудник, вызвавшийся сопровождать меня, заболел. «Но не волнуйтесь, — добавил он, — ваш шофер знает, куда ехать. Там вас встретит районный комиссар Пиблс и все покажет. Место называется Тинка-Тинка. Советую захватить с собой сандвичи».
Он представил меня полицейскому шоферу и обратился к нему на суахили; я разобрал в его речи лишь слово «Тинка-Тинка». Шофер, родом танга, кивнул: мол, знаю, где это. Договорились, что он вернется за мной на «лендровере», когда я позавтракаю.
Я собрал пакет с едой, и к девяти часам я и мой шофер-моноглот уже были на шоссе, ведущем на север, к Найроби. Через два часа пути мы миновали полицейский пост, отмечавший кенийскую границу. Мне показалось странным, что представитель танганьикской администрации контролирует селение на территории Кении, но не мог выразить свои сомнения шоферу; монотонный безлюдный пейзаж за окнами машины навевал скуку. Выглянуло солнце. Наконец мы свернули с дороги и подъехали к стоянке на поляне, где находилось шесть небольших, обитых жестью, рыночных прилавков. На доске четко читалось выведенное краской название места: «Нгутатек».
— Тинка-Тинка? — спросил я.
— Тинка-Тинка.
Я указал на доску, однако мой гид был не только моноглот, но и неграмотный.
— Тинка-Тинка, — сказал он упрямо.
— Бвана Пиблс? — спросил я.
— Бвана Пиблс, — повторил он. Затем вылез из машины и улегся в тени дерева.
Вокруг маленьких лавчонок роились тучи мух и пчел. Внутри сидели хозяева-африканцы. Товар был одинаковый во всех лавках: пестрая смесь того, сего. Я вошел в одну и спросил:
— Нгутатек?
— Нгутатек, — подтвердил хозяин.
— Нет. Тинка-Тинка?
— Тинка-Тинка, — кивнул он.
— Бвана Пиблс?
Выразительно помотав головой, тот ответил:
— Бвана Пиблс нет.
— Районный комиссар?
— Районный комиссар нет.
Я направился к разлегшемуся в теньке шоферу.
— Бвана Пиблс нет. Комиссар нет.
Он энергично кивнул.
— Бвана Пиблс, комиссар. Тинка-Тинка.