Настанет день
Шрифт:
— Здесь нет ничего личного. — Кёртис изобразил на лице гримасу мученика. — Вопрос принципиальный. Мы уподобляемся Сиэтлу, джентльмены. И Ливерпулю. И Петербургу. Если мы им позволим победить, это неизбежно приведет к советизации всей нашей страны. Принципы, которые отстаивали Джефферсон, Франклин и Вашингтон, окажутся…
— Эдвин, прошу вас. — Сторроу не смог сдержаться. — Я добился соглашения.
— Я бы с удовольствием послушал.
— Мэр и городской совет изыскали средства, позволяющие поднять жалованье вашим людям в соответствии с уровнем тарифов на девятнадцатый год, даже выше. Такой шаг будет лишь справедлив, Эдвин. Это не капитуляция, уверяю вас. Мы создадим фонды и улучшим условия в полицейских участках. Мы действуем в рамках весьма ограниченного бюджета, и некоторые другие городские службы получат меньшее финансирование, чем рассчитывали, но мы попытались минимизировать ущерб. Ради более важных целей.
Кёртис кивнул, губы у него побелели.
— Вы так думаете…
— Да, я так думаю, Эдвин. — Сторроу по-прежнему говорил негромко, дружелюбно.
— Эти люди вступили в общенациональный профсоюз вопреки моему прямому запрету, открыто пренебрегли нормами и правилами нашего полицейского подразделения. Войдя в состав этой организации, они тем самым нанесли оскорбление стране.
Сторроу вспомнил ту чудесную весну, когда он учился на первом курсе Гарварда и, войдя в боксерскую команду, познал воистину незамутненное насилие, о каком не смел и мечтать. Дважды в неделю, по вторникам и четвергам, он молотил что есть мочи и по нему молотили. В конце концов родители прознали и положили конец этому рукомашеству, но, бог ты мой, как ему сейчас хотелось зашнуровать перчатки и расквасить нос Кёртису.
— Для вас это главное, Эдвин? Их связь с АФТ?
— Разумеется!
— А если бы, допустим, ваши люди отказались от этого?
Кёртис прищурился:
— Они это сделали?
— Если бы они так поступили, — медленно проговорил Сторроу, — что было бы дальше?
— Я бы принял это к сведению.
— К какому такому сведению? — встрял Питерс.
Сторроу метнул в него предупреждающий взгляд, и мэр опустил голову.
— Эдвин, — произнес Старроу, — люди откажутся от членства в Американской федерации труда. Они уступят. Вопрос в том, уступите ли вы?
Океанский ветерок добрался до тента над дверным проемом, захлопал парусиновыми фестонами.
— Эти девятнадцать человек должны быть призваны к порядку, но не наказаны, — произнес губернатор Кулидж. — Мы лишь взываем к благоразумию, комиссар.
— И к здравому смыслу, — добавил Питерс.
Мелкие волны с тихим плеском разбивались о камни.
Сторроу обнаружил, что Кёртис внимательно смотрит на него, точно ждет финального довода. Он встал и протянул ему руку. Кёртис пожал ее потными дрожащими пальцами.
— Я вам полностью доверяю, — проговорил Сторроу.
Кёртис мрачно усмехнулся:
— Это обнадеживает, Джеймс. Я рассмотрю ваше предложение, не сомневайтесь.
В этот же день, еще до наступления вечера, имело место событие, которое могло бы стать величайшим конфузом для Бостонского управления полиции, попади эта история в газеты. Полицейская группа прибыла на Шомат-авеню, в новую штаб-квартиру НАСПЦН. Лейтенант Эдди Маккенна с ордером на обыск вскрыл пол на кухне и перекопал задний двор.
Гости, прибывшие на церемонию открытия филиала, наблюдали за ним. Но он ничего не нашел.
Даже ящика для инструментов.
А доклад Сторроу вечером был разослан прессе.
В понедельник утром выдержки из него появились в газетах, и редакционные статьи во всех четырех основных ежедневных изданиях Бостона объявили Джеймса Дж. Сторроу спасителем города. Специальные команды разбирали палатки неотложной помощи, воздвигнутые по всему городу, а водителей дополнительных «скорых» распустили по домам. Президенты компаний распорядились прекратить стрелковую подготовку сотрудников, и все оружие было изъято. Подразделения Гвардии штата и отряды Кавалерии США, мобилизованные в Конкорде, получили неожиданный приказ понизить степень боеготовности с «красной» до «голубой».
В пятнадцать часов тридцать минут Городской совет Бостона принял решение назвать в честь Джеймса Дж. Сторроу либо здание, либо магистраль.
В шестнадцать часов мэр Эндрю Питерс вышел из ратуши и обнаружил, что его поджидает толпа. Люди взорвались приветственными криками.
В семнадцать сорок пять полицейские всех восемнадцати участков явились на вечернюю поверку. Тогда-то дежурный сержант каждого участка и проинформировал собравшихся, что комиссар Кёртис приказал немедленно уволить девятнадцать человек, которых он временно отстранил от работы на прошлой неделе.
В двадцать три часа на собрании в Фэй-холле профсоюз бостонской полиции проголосовал за то, чтобы подтвердить свое членство в Американской федерации труда.
В двадцать три ноль пять они проголосовали за то, чтобы объявить забастовку. Договорились, что начнется она во время завтрашней вечерней поверки. Тысяча четыреста полицейских не выйдут на работу.
Решение приняли единогласно.
Глава тридцать пятая
На пустой кухне Эдди Маккенна влил в стакан с теплым молоком изрядную порцию ирландского виски «Пауэр и сын» и стал запивать им курицу с картофельным пюре. В кухне стояла тишина, слышно было, как тикают часы, и свет сочился лишь из небольшой газовой лампы над столом за его спиной. Эдди ел у раковины, как всегда, когда был один. Мэри Пэт ушла на собрание Общества бдительности, известного также как Новоанглийское общество борьбы с пороком. Эдди и собак-то предпочитал не наделять кличками, а потому не понимал, зачем давать название, а тем более двойное, организации. Теперь, когда Эдвард-младший в Рутгерсе , [81] а Бет в своей монастырской школе, хоть это собрание заставило Мэри Пэт отвязаться от него. Мысль о кучке фригидных склочниц, сходящихся, чтобы повозмущаться пьяницами и суфражистками, вызвала у него улыбку.
81
Рутгерс —университет штата Нью-Джерси.
Он поел, положил тарелку в раковину, взял бутылку ирландского, чистый стакан и отправился наверх: сегодня отличная погода, вполне подходящая, чтобы побыть на крыше и несколько часов поразмышлять. Если не считать погоды, все обернулось самым дерьмовым образом. Он даже отчасти надеялся, что этот большевистский профсоюз полиции все-таки забастует: только забастовка могла вытеснить сегодняшнюю провальную операцию в НАСПЦН с первых полос газет. Боже праведный, как же его провел этот черномазый Лютер Лоуренс, Лютер Лоуренс, Лютер Лоуренс. Имя прыгало у него в голове, как воплощение издевки, как олицетворенное презрение.
Ох, Лютер. У тебя будет много причин сокрушаться о том, что когда-то ты вылез из дряхлой утробы своей мамаши. Клянусь тебе, мой мальчик.
Над головой висели расплывчатые, будто нарисованные неумелой рукой звезды. С облаками смешивался дым от фабрики хлопковых очесов. Отсюда, с крыши, Эдди хорошо видел огни Американского сахарорафинадного завода — чудовище раскинулось на четыре квартала, извергая в окружающий мир липкие загрязняющие агенты и крыс, на которых можно было кататься верхом, а с канала Форт-Пойнт тянуло нефтью. И все же он с радостью озирал места, которые они с Томасом Коглином топтали, еще будучи щенками-патрульными, здесь, на своей новообретенной родине. Они познакомились на корабле по пути сюда, два безбилетника, которых на второй же день поймали, одного на носу, другого на корме, и приговорили к каторжному труду на камбузе. По ночам, прикованные за ноги к мойке, они обменивались рассказами об Ирландии. У Томми оставался там пьяница-родитель и хилый брат-близнец. А Эдди оставлял позади лишь сиротский приют в графстве Слайго. Папашу он никогда не знал, а мать померла, когда ему было восемь. Вот они сюда и попали, двое пронырливых пареньков, совсем мальчишек, зато полных нахальства и амбиций.