Наставник для девственницы
Шрифт:
—Ты чего?
—Ничего. Так… Смотрю, какой ты стал…
—Какой? Взрослый?
—Хитрый. Но знаешь, я ж не дура… Я всё понимаю…
—Что?
—Всё! Ладно… Проехали! Ты купаться в этом году думаешь?
—Конечно!
—Хочешь, позову тебя к нам на дачу? Там Золотой Затон. Ветра нет и вода очень тёплая, потому что мелко…
* * *
Она прыгала в воду. Он садился, полностью погружаясь, она залезала на плечи и, когда он вставал во весь рост, резко отталкивалась ногами и летела ласточкой в глубину. Она прыгала неутомимо, раз тридцать, пока
—А куда ты собираешься уехать?
—К тебе… – без обиняков призналась она.
* * *
Андрей сидел на старой безногой лежанке в крохотной дачной комнатушке, а Юля вошла с веранды с только что помытой кистью винограда:
—Кишмиш. Без косточек. Будешь? – и неосторожно подошла с ней к нему.
В течение последних трёх часов он постоянно уговаривал себя не трогать её, но, видимо, это был самообман, и она попросту не подходила достаточно близко и наедине: как только она приблизилась, он порывисто обнял её и прижался щекой к животу. Юля не отстранилась. Она машинально оторвала ягоду и положила себе в рот. Он по очереди приподнял её под коленки и усадил верхом. Их почти что голые тела соприкоснулись, Юлю охватило знакомое дежавю: она вновь воспринимала промежностью, как оживает под ней его плоть, вздрагивает, набухает, наливается, вспучивается и давит, потом, окончательно раздувшись, расправляется и замирает, подёргиваясь. На этот раз она ничего не говорила. Наоборот, она вся сосредоточилась на ощущениях, и только отрывала виноградину за виноградиной, и они щекотно и прохладно падали между их тел, некоторые бесшумно скатывались на кровать, а какие-то, глухо стуча, скакали по полу…
Андрей держал её в объятиях, невольно разглядывая её налитое тело, большую практически идеальную грудь и округлые бёдра. Её распущенные волосы свободно свисали. Напряжённый член проделал ложбинку посередине девичьего пухлого лобка. Юля быстро возбуждалась: соски уже вовсю проступали сквозь ткань цианового бикини, ротик слегка приоткрылся, она неровно дышала, продолжая мять пустую веточку от винограда, глаза были закрыты. Андрей облизнулся и, не в силах удержаться, припал к мягким безвольным горячим устам. Она не ответила, отдав свои губки в его полное распоряжение: он облизывал их, посасывал, теребил язычком, уделяя внимание то верхней, то нижней. От поцелуев она разомлела: руки повисли плетьми, а тело стало заваливаться вбок, и он крепче обнял её и лёг на кровать, уложив на себя сверху. Её волосы накрыли их шатром, Андрей ощутил на губах неожиданную полуобморочную тяжесть безвольно прижавшейся головы и легонько приподнял её за виски. Она открыла глаза и, опершись на локти, взглянула, словно в предчувствии чего-то. В ответ он нашарил бантик на спине и, потянув, стащил лифчик.
Она лежала на нём, прижавшись совершенно обнажённой грудью. Её раздирали стыд, страх, томление и предвкушение. Увидев, что он смотрит на расплющенную сиську, она от стеснения спрятала глаза и снова прижалась губами. Расправившись с верхней частью бикини, его пальцы скользнули ниже и точно также развязали тесёмки трусиков. Она натянулась как струна, чувствуя, как скользит промеж лобками маленький кусочек ткани. Теперь их разделяли только его плавки.
—Я боюсь…
—Не бойся, я осторожно.
—Что ты осторожно?
—А чего ты боишься?
—Я боюсь… увидеть… тебя голым…
—Почему?
—Потому что… я не знаю… вдруг я не смогу… совладать…
—Ты не хочешь?
—Я не знаю…
—Почему?
—Мне очень стыдно… И страшно… И хорошо…
—Мне тоже с тобой хорошо…
—Ты… меня презираешь?..
—Почему???
—Я развратная! Я очень развратная…
—Ну что ты. Просто тебе хочется… Это нормально.
—Андрей…
—Да.
—Ты меня любишь?..
—Разве ты не видишь?
—Это… не любовь…
—А ты?
—Не знаю…
—А так? – он охватил абсолютно голую попочку и, не отрывая взгляда от испуганных и недоверчивых глаз, плавно толкнул навстречу тазом. Между раскрытых обнажённых половых губок под намокшей тканью плавок заскользило.
—Мама… М-м-м-м. – зашептала и тихо застонала она, смежив веки, и прильнула к нему.
* * *
Она всегда считала мастурбацию непристойной. Однажды, впервые прикоснувшись пальчиком к своей письке и испытав постыдную сладость, она мнила себя грязной и похотливой и дала обещание никогда больше не… И ей успешно удавалось сдерживаться до дня, в который они с Андреем просидели часа четыре, соприкасаясь гениталиями хотя бы и сквозь одежду. Это было очень, очень стыдно. Она чувствовала, что из неё медленно вытекает какая-то слизь и тяжёлыми крупными каплями стучит об пол. Её трусы насквозь промокли, а на Андреевых брюках спереди расползлось тёмное пятно, так, что ему потом пришлось попросить с собой полотенце, которое он так и не вернул (мама впоследствии спрашивала о нём, и Юле пришлось врать и отнекиваться). Тогда, лишь захлопнулась дверь, она сразу прислонилась к ней спиной и запустила руку в склизкие трусики, не помня себя, нашла пальчиком свой пупырышек и, совершив несколько неумелых движений, кончила впервые в жизни, окутанная с ног до головы в сладостную мерцающую истому. И с тех пор не могла с собой совладать. Словно заядлый наркоман, каждый раз клялась, что ни разу не коснётся лобка, и каждый раз не могла сдержаться. Бывало, она подолгу валялась перед сном в кровати и терпела. И, чем дольше терпела, тем сильнее назревали соски, и тем мокрее становилось между ног. В этой лихорадке ей приходили в голову любимые с детства звери: идущий леопард, под пятнистой шкурой которого ходили сухие мощные мышцы, огромная мохнатая горилла, хватающая и уносящая в лес беззащитную девочку, и осьминог, крепко держащий своими щупальцами, обнимающий, скользящий, душащий. Наконец, она срывалась, и с каждым разом всё более умело доводила себя до экстаза. Перерывы постепенно сокращались, и в скором времени она не засыпала без этой процедуры. Ей по-прежнему было стыдно, но больше она уже не давала себе глупых обещаний: приняв как данность свою наркоманскую сущность, она втайне считала себя похотливой проституткой. Именно поэтому Юля была уверена: стоит ей увидеть его голым, и она, естественно, как всегда, не выдержит.
Конец ознакомительного фрагмента.