Настенька и медведь
Шрифт:
Ванька отчаянно закивал головою, прислушиваясь. В коридоре шел еще разговор, но на тонах уже совершенно миролюбивых. А потому им не было слышно почти ничего. Ванька выдернул челюсть из хватки ладони.
– Куда забирает?
Настя пожала плечами. Все равно куда. Она ведь уже согласилась.
– Дура ты, “Настенька”, – он весьма похоже изобразил то, как Беринг ее называл. – Попробовала бы ты ему отказать. Мы бы сами сбежали.
Угу. Сбежали они бы. До первого полицейского добежали бы.
– Ты все понял? Я пошла одеваться.
Прислушалась, тихо подойдя к двери комнаты.
– И вы думаете, мы вам тут поверили? Зачем такому мужчине, как вы, эта раскрашенная прошмандовка?
Он усмехнулся, так громко, что Настя услышала.
– Взаимное притяжение противоположностей, слышали? Она творческий человек, и в методах самовыражения я ограничивать ее не намерен.
– А довесок на что вам? Ой, не смешите!
– Уж точно не за получением грязной избушки в наследство. Считайте мировоззрением. Характеристики с места работы и биографию приложу и пришлю вам в письменном виде вместе с копией свидетельства о нашем с Анастасией браке. И еще. Ваню нужно будет оформить на домашнее обучение. Мы уезжаем к месту моей постоянной работы. Все уезжаем и как можно быстрее, меня отпустили совсем ненадолго, куда нам обратиться? Так, чтобы оперативно.
Новость о том, что эта бомба замедленного действия в лице детей Шапкиных может скоро уехать, так обрадовала сотрудниц соцзащиты, то они разом выдохнули и подобрели. И что же он сразу им всем не сказал, что детей заберет и уедет? А как далеко? За полторы тысячи километров? Вот радость какая! Ну, то есть, хорошо, что у деток будет наконец-то семья! А узнав, что Влад был другом отца этих детишек, и тетки и вовсе растеклись патокой.
И когда вся унылая троица младших предстала пред зорким взором работниц социальной опеки, на них едва уже даже взглянули.
Влад выпроводил их спустя долгие сорок минут, и Настя обессиленно рухнула на табуретку, пошатнувшуюся и опасно заскрипевшую.
Кажется, они отбились.
– Настенька, а скажи мне, – Влад задумчиво разливал кипяток по отколотым кружкам, пока Ванька намазывал размятую вилкой тушенку прямо на куски хлеба, раздавая эти вот “бутерброды” молчавшим девчонкам. – Сколько лет было матушке твоей, когда ты родилась у нее?
– Восемнадцать… а что?
– Арифметику пытаюсь свести воедино. Да, похоже. Когда ты уехала?
– Меня уехали. Мать постоянно мне намекала, что тесно у нас теперь, а жить мальчику с девочкой в одной комнате не комильфо. А тут тетка еще заикнулась, что дескать, детей у нее нет, а только единственная племянница. Вот и пнули меня. Девять лет тому как.
– А матери, – он бросил быстрый взгляд на девчонок и запнулся на полуслове, – сорок? Василий ведь ее был значительно младше, так? Тогда ясно.
Ну да. Эта мысль тоже ей приходила в голову. Потом уже, когда Настя сама повзрослела. Дурь это все. И Василий – особенно. Променяла мамка свою дочь на… мужика. Да, любила очень его, девушка помнила, как смотрела мать на него, как за собой следила. И то, что погибла она так ужасно – тоже его рук дело. Сломалась, как только пропал. Умерла задолго до смерти своей.
Настя все-все помнила. И знала: никогда с ней такого не будет. Встряхнула косичками, гулко загнала слезы обратно. Никогда.
– Куда едем?
– Насчет прокурора я не пошутил. Оставлю ему там заявочку, нас она подстрахует на время. Жалко все же, что ты не беременна.
Ванька поперхнулся тушенкой и хлебом.
Влад удивленно на них посмотрел. Совершенно искренне.
– Нас оформили бы гораздо дешевле и быстрее. Расписали. А там уже – четыре ребенка или пять – мне без разницы.
Не нужно было иметь высшего образования, чтобы понять: в ряду его “детских” проблем Настя тоже ребенок. Выходит, сработал отцовский инстинкт? А что, так даже проще. Ей легче себе объяснить происходившее.
Дальнейшая круговерть всех безумных событий тяжелого дня Настасье потом вспоминалась как бред и горячка.
Беринг всем улыбался широко и почти угрожающе – по-американски. К концу даже казалось, что эта улыбка навечно и прочно прилипнет к его лицу, и даже в гробу будет он будет так улыбаться. Только глаза оставались серьезными и внимательными. Настя постоянно ловила его взгляд на себе. Наблюдал он за ней, как за очередным экспонатом, как ей казалось.
Прокуратура, потом магазины в райцентре, где была закуплена всем одежда на зиму и прочие необходимости, где дети сначала визжали от счастья, а потом так устали от новых для них впечатлений, что просто попадали на скамейке для примерки обуви и уснули. Еще в машине Настя при помощи Ваньки и такой-то матери оттерла их всех влажными салфетками. Они не то, чтобы стали блестеть, но вид имели уже вполне презентабельный. Стопки детского белья, носки, колготки, тапочки, юбочки и штаны. Лыжные костюмы, сапоги и ботинки. И как только терпения хватило у Беринга все это вынести, а щедрости – чтобы купить? Судя по значительному набору голд-карточек, мужик он был не из бедных. И не из тех, кто покупает крутую машину в кредит, а после всю жизнь пьет нежирный кефир и по праздникам ест макароны. А все же одеть с ног до головы сразу троих детей, да не на китайском рынке, а в весьма приличную и качественную одежду – вышло очень и очень недешево.
Потом был ЗАГС… Тут Настя просто встала и вышла, сев на лавочку рядом с выходом из дворца. Дети давно сладко спали в машине, а она – просто не верила. Не могло ей вдруг так повести, в чем подвох? Хотя… то еще было везение. Договор и контракт. Это – если только получится сейчас у Беринга пробить стену бюрократии. А если нет? Что тогда с ними со всеми будет?
– Пойдем?
Огромная эта туша умудрялась передвигаться бесшумно и быстро. Влад сел рядом, щурясь на редкое и уже побледневшее ноябрьское солнце.
– Домой? Ничего не вышло?
Он улыбнулся каким-то своим мыслям, перевел взгляд на нее и усмехнулся.
– У меня пока не случалось еще в моей жизни “не вышло”.
Прозвучало внезапно двусмысленно – или у нее в голове совершенно не то? Настя вдруг покраснела.
– Ты готова? Последний шанс отказаться – здесь и сейчас. После заключения брака и договора назад пути просто не будет.
– А если нет? – она криво улыбнулась, понимая всю глупость вопроса.
– Все просто. Ты сама знаешь. По крайней мере, дети будут одеты в приюте, имущество их никто не отнимет. Да и тебя приодели немножко. Зимы уже не страшны. Опека от вас поотстанет слегка. Пока не обнаружит, что дети никуда не уехали. А потом… – он снова отвернулся, глядя на солнце, пожал плечами. Все и так было понятно. Нет никакого “потом”.