Настоящая фантастика – 2012 (сборник)
Шрифт:
Получив бутылку дешевого виски и пачку сигарет, его спутник падает за столик. Боб устраивается напротив. Следующие полчаса здоровяк молча пьет стакан за стаканом – залпом, как воду, закусывая лишь сигаретным дымом. И когда он вдруг начинает говорить, Лозинский успевает включить камеру в самый последний момент. Причем, даже не подумав о последствиях, лучший спецкор шефа Вуковича не пишет – он вещает в прямом эфире, по резервному сетевому каналу.
Гатлинг: По-хорошему, вышибить мозги нужно было или мамашке, или хозяину дога. Оба, дебилы проклятые, могли бы сообразить, что добром это не кончится. Когда ошейник замкнуло, пес был уже на грани амока. У тебя бы этот сопляк
Лозинский: Но как вы поняли…
Г.: Спинным мозгом. Как убийца – убийцу (мрачно хмыкает). Ты мой профайл считал? Можешь не отвечать, и без того знаю. Я – бывший солдат… Вру. Просто – солдат. Не бывает бывших, парень. Особенно среди нас, ветеранов последней войны человечества. Слыхал про операцию «Окончательное замирение»? А кто не слыхал? Только вот мало кто знает, каково это: сегодня – герой и опора нации, а завтра – на помойку шагом арш! Потому что армии – нет. Вообще. Конечно, раз нет врагов – нет и армии. Упразднена за ненадобностью. Все на перепрофилактику. В пожарные, спасатели… человекоохре… охранители.
Л.: Но ведь у кого-то все же получилось…
Г.: Точняк. Двоих знаю. С Ваней Ли как раз вчера говорили. Только-только четвертый курс психореабилитации закончил. Какой сержант был, а сейчас… (вздыхает и надолго замолкает. Догоревшая сигарета обжигает ему пальцы. Тушит ее в пепельнице и тут же прикуривает новую). Нет, я тоже пытался – в охренители. Два месяца выдержал. Потом сорвался и отделал одного паразита так, что… В общем, выперли меня, не посмотрели на ветеранские льготы. И с тех пор ни одной приличной работы уже не предлагали. У меня ведь к тому моменту уже под шесть десятков «медалек» накопилось…
Л.: За что?
Г.: За разное. Нет, ты не подумай чего такого, я невинную овцу из себя не строю. Всякое бывало, особенно по молодости. Я и (усмехается) в армию-то подался в качестве альтернативы, за списание кое-каких грешков. Ведь уже тогда в ней приличного человека можно было с фонарями искать…
Л.: И вот теперь у вас 99 стигм. Еще одна – и принудительная коррекция личности. Не страшно?
Г.: Страшно? Да что ты вообще о страхе знаешь? (Срывается на крик.) Все вы? Когда от тебя на улице люди шарахаются, как от чумного – страшно! Когда на работу не берут, даже утилизатором – страшно! Когда живешь по ночлежкам с разным отребьем, питаешься дрянью, на которую только и хватает в обрез нищенского пособия, когда засыпаешь и просыпаешься с одной только мыслью: никому ты на… не нужен в этой жизни, и в первую очередь – тем чистеньким, ради которых ты… (стискивает виски и некоторое время молчит. Вновь начинает говорить нормальным, даже бесстрастным голосом). А больше всего страшно – что сломаешься, не выдержишь, руки на себя наложишь, как многие из наших. Я ведь зачем, думаешь, сегодня в тот парк пришел с фамильным «миротворцем» в кармане? Собак пострелять? Дудки! Последний патрон – он потому так и называется. Его для себя берегут. А сейчас думаю – может, оно и к лучшему? Неправильно это. Будто в плен сдаешься. Уж лучше электрический стул, или что там у вас теперь вместо него, ты сказал? Принудительная коррекция? А и пусть. Только собаку жалко…
Л.: (в смятении) Но
Г.: (перебивает)…что я, даже такой, по-прежнему кое-чего стою. И что только мне одному, среди сотни граждан самого счастливого в истории человечества общества, действительно было не наплевать на то, порвет кобель глупого мальчишку или нет… Ладно, Боб, давай заканчивать. Устал я… Да и один хрен, это интервью цензурщики не пропустят…
Л.: Мы в он-лайн.
Г.: Да ну? Тем лучше. Глядишь, хоть парочка гадов, которым предназначены мои последние слова, их таки услышат. Вот ты как считаешь: то, что я сегодня псину застрелил, потянет на статью «жестокое обращение с животными»? Угу, я так и думал. (Пристально смотрит в камеру и ровным, лишенным эмоций голосом, от которого мороз идет по коже, спрашивает:) Эй вы, говнюки! Ну и где моя долбаная сотая медаль?..
Поздно ночью, ворочаясь без сна, Боб осторожно потряс жену за теплое плечо:
– Грейси! Милая, ты спишь?..
– Ммм?..
– Слушай… А твой кузен Макс, который юрист… Он сейчас в городе?
Дрема слетела с женщины, как отброшенное ею одеяло.
– Борис Лозинский! – отчаянно зашептала она, приподнимаясь на локте. – В какое дерьмо ты вляпался на этот раз?!
– Да нет… Понимаешь, мне очень нужно знать, случались ли уже прецеденты, когда один гражданин добровольно принимал на себя стигму, предназначенную другому?..
Мы в гостях у них, они в гостях у нас
Степан Вартанов
Игра
Сегодня мы – самое сильное государство на Земле. Но иногда сила вынуждена быть жестокой, как бы нам ни хотелось этого избежать…
Вообще-то обычно речи для Президента пишут спичрайтеры, тщательно расставляя акценты и аккуратно обходя острые углы. Обычно. Но предстоящее выступление не было обычным. Кому-то покажется, что Америка сбросит наконец груз устаревших либеральных ценностей, уйдет от анекдотичной ситуации, когда залезший в дом грабитель может засудить хозяина за поцарапанный при взломе ящика палец. Кто-то, наоборот, начнет кричать о предательстве американских идеалов. И очень, очень мало найдется в мире людей, которые осознают, что эта простая и строгая речь есть не что иное, как начало войны. Потому что иногда сила вынуждена быть жестокой.
Президент вздохнул и отложил диктофон. Как выразить словами то, что с неизбежностью вытекает из разрозненных докладов экспертов, сведенных вместе другими экспертами, советниками, ДАРПА, разведкой. Мы – самое сильное государство на Земле. Но это – сегодня.
Он вздохнул, и снова потянулся к диктофону. Замер. Что это было? Боковое зрение? Запах? Звук? Президент привык диктовать, прохаживаясь по кабинету, и сейчас в его кресле… Да нет, быть не может! Президент обернулся.
Первая мысль была, как ни странно, не об охране и даже не о невозможности того, что кто-то сумеет просочиться сквозь эту самую охрану и нагло развалиться в его кресле. Первая мысль была… Манекен.
Незнакомец не был ни высок, ни низок. Одет он был в ничем не примечательный серый летний костюм в полоску, идеально выглаженный и, похоже, абсолютно новый. В кресле он сидел, откинувшись на спинку и заложив ногу на ногу, выставив на обзор хозяину кабинета черные носки и блестящие туфли. Волосы он зачесывал на пробор. А вот лицо гостя было кукольным.
– Хорошая речь, – произнес гость и трижды свел вместе ладони, изображая аплодисменты.
– Кто вы? – Президент не боялся, если бы он не умел сохранять спокойствие в самых неожиданных ситуациях, он просто не добрался бы до этого поста. Кнопка вызова охраны, к сожалению, была рассчитана на то, что вызывающий будет сидеть в кресле.