Настоящая любовь
Шрифт:
– Зато у нас как у британцев есть другое законное право, ваше преподобие, – заметил Алед Рослин, пока Марджед набирала воздуха, чтобы ответить, – жить свободно, не испытывая страха разориться и умереть с голоду. Право зарабатывать себе на кусок хлеба честным трудом. Когда те, кто у власти, пытаются лишить нас этого права, тогда мы должны отстаивать его.
Кто-то произнес: «Слушайте, слушайте», кто-то сказал: «Аминь». Все кругом согласно загудели.
– Бог мой, Алед, – сказал Ивор Дейвис, – а я-то думал, что ты дружишь с Пендерином. Только вчера
– Я не имел в виду кого-то одного, – возразил Алед, – я говорил обо всех, кто имеет власть. О безымянном множестве аристократов и помещиков, которые полагают, что мы существуем лишь только для того, чтобы делать их богаче. Возможно, кое-кто из них, отдельные личности, могут измениться, если поймут, что происходит, если увидят в нас людей.
– Нет, – яростно возразила Марджед. – Все они одинаковые, Алед. И пора бы уже показать им, что всему есть предел. Нельзя до бесконечности нас угнетать, толкая к нищете.
– Лично меня можно толкнуть только до заставы, – произнес чей-то голос. – Я плачу ренту, десятину и налог, а потом оказывается, я даже не могу проехать по дороге возле дома, если не заплачу за эту привилегию. Когда наступит май, не знаю, откуда взять денег, чтобы привезти известь на поля. Масла на продажу почти нет, да и продавать его некому.
– И тебе придется заплатить пошлину, чтобы отвезти его на рынок, а потом самому вернуться домой с лошадью и повозкой, – добавил кто-то.
– Нам нужно снести заставы, – перекрывая возрастающий ропот недовольства, произнес третий голос. – Я сказал, сначала займемся заставами. И если на это дело не удастся подбить всех фермеров в округе, тогда мне придется самому взяться за него.
– До этого не дойдет, Тревор, – сказал Алед. – У комитета выработан определенный план, намечены даты и места, и определены заставы, которые будут снесены в первую очередь. Подожди еще недельку-другую – и отправимся в поход. Все здешние мужчины, кто захочет присоединиться к нам, смогут это сделать и еще несколько сотен из других краев.
– И женщины тоже, – добавила Марджед. – Не одни мужчины. Когда будут сносить первую заставу, я обязательно там буду.
– Ой, перестань, Марджед, – взмолилась Сирис чуть не плача.
Она повернулась и начала протискиваться в толпе соседей и друзей, пока не выскочила из дома.
– Правильно сказала, – произнес преподобный Ллуид, уставившись на закрытую дверь, а потом переведя взгляд на огонь. – Женщине предначертано Богом давать новую жизнь, а не разрушать. И мужчины тоже не должны разрушать, даже когда они это делают во благо, борясь со злом. Бог покарает зло в свое время. «Мне отмщение, аз воздам», – говорит Господь.
– А по мне, папа, Господь что-то медлит, – сказала Марджед.
Все, кто теснился на кухне фермерского дома, с интересом переводили взгляд с одного на другую. Священник и его дочь часто спорили прилюдно. Они были очень похожи, но именно эта похожесть приводила к конфликтам. По многим вопросам у них были разные мнения.
Однако интересное действо было прервано, когда раздался стук в дверь, возвестивший о приходе позднего гостя. В кухне Ричардсов воцарилась тишина. Сначала все недоумевали, потом почувствовали себя неловко. Женщина, стоявшая ближе всех к двери, открыла ее, и на пороге появился граф Уиверн.
Он пребывал в сильном замешательстве. Взбираясь на холм, еле переставлял ноги. Ведь он знал, что его там никто не ждет. Если сомневался еще неделю назад, то теперь знал точно. Все оказалось гораздо хуже, чем он думал.
Вчера он послал семье Парри продукты – сам пойти не решился. И передал с посыльным просьбу, обращенную к главе семейства, зайти к его управляющему и справиться насчет работы у него на ферме. Харли дал ему понять, что не в его правилах нанимать фермеров, потерявших свои фермы, так как один этот факт свидетельствовал об их нерадивости. Но Герейнт пригвоздил его строгим взглядом голубых глаз и решительно заявил, что придется сделать исключение из правил.
Продукты вернулись обратно, а с ними вежливый отказ от предложения поработать. «Видимо, Уолдо Парри был не из тех, кто принимает подарки. А если и принимает, то по крайней мере не от человека, который сначала уничтожил его», – подумал Герейнт. Он был удивлен и разгневан, а потом вспомнил, как несколько раз старый граф присылал им с матерью одежду и еду, а мать всегда возвращала все обратно, хотя сама вместе с сыном мерзла в обносках и животы у них сводило от голода. Она не могла принять милость от человека, который отказывался признать в ней законную невестку, а в Герейнте своего законного внука, как-то раз объяснила мать, обнимая его худыми руками и проливая слезы ему на щеку.
Его вторая попытка совершить доброе дело также полностью провалилась. Он долго и мучительно обдумывал, как вернуть лошадей и коров, отнятых у Глина Бевана – к своему стыду, он обнаружил, что это действительно случилось после его возвращения в Тегфан, – и отказался от этой мысли. Такой поступок мог посеять смятение у остальных фермеров и вполне справедливо разозлить тех, кто заплатил десятину. Вместо этого Герейнт послал записку, в которой говорилось, что Глин Беван может бесплатно одалживать одну из рабочих лошадей Тегфана на время сева, сбора урожая или когда она ему понадобится.
Теперь он был вынужден признать, что поступил неуклюже. Но это была искренняя попытка исправить бедственное положение фермерской семьи, в котором он видел и свою вину. Пришел ответ. Глин Беван покорно благодарит, но, по всей вероятности, ему не представится случай воспользоваться собственностью его сиятельства.
Они недовольны тем, как он с ними обращается, думал расстроенный Герейнт, вспыхнув от гнева, а сами не позволяют ему изменить хоть что-нибудь.
Но он не собирался отступать. Не собирался прятаться. Все равно он им поможет, так или иначе. В поместье Тегфан обязательно произойдут изменения, и если он скажет свое слово, то в соседних поместьях тоже.