Настоящая любовь

Бэлоу Мэри

Поэтому не было никакой уверенности в том, что, оказавшись к западу от Тегфана, не наткнешься на оружейный ствол.

Герейнт должен был думать о безопасности нескольких сотен мужчин… и по крайней мере одной женщины. В эту ночь он заметил Марджед почти сразу, хотя она не подходила близко и ни разу не взглянула на него. Он не мог себе позволить думать о Марджед, пока предстоящее дело не будет благополучно завершено, или представлять, как повезет ее домой. Или займется с ней любовью.

Он решительно приказал себе не думать о ней.

У первой заставы все прошло благополучно.

За воротами никого не оказалось, кроме хромоногого сторожа, который сообщил Ребекке, что готов отдать на ее милость и свой домик, и заставу, лишь бы она не тронула его.

– Чертовы ворота, – сказал он, грозя кулаком в сторону тех, что должен был охранять. – От них больше беды, чем пользы. Мне приходится сносить столько оскорблений, что никаких денег это не стоит. А в доме столько щелей, что мне иногда кажется, будто я сплю посреди дороги.

Он вызвал дружный взрыв смеха у тех, кто расслышал его слова, когда он предложил помочь им снести все к чертовой матери, но никто не был настолько глуп, чтобы доверить ему топор или дубину.

Совсем иначе получилось у второй заставы. Она располагалась ближе к Тегфану, а ее сторож какое-то время жил в Глиндери, прежде чем наняться на эту службу. Шарлотта предупредил всех жителей Глиндери, чтобы они как следует замазали лица и держались от домика подальше, пока сторож не уйдет. Такое предупреждение следовало каждый раз для тех, кто жил поблизости от намеченной к сносу заставы.

Оставалась еще одна проблема. Люди, которых послали вперед на разведку, что делалось каждый раз, вернулись и сообщили, что в доме прячутся два констебля с ружьями.

Среди тех, кто находился рядом с Ребеккой, когда он выслушивал это сообщение, начался ропот недовольства. Видимо, им придется отступить и вернуться сюда в другой раз.

– Мы найдем другую заставу, мать, – громко произнесла одна из «дочерей», чтобы вернуть смелость людям. – Их здесь поблизости много.

– Сегодня мы уже разрушили одну, – вторила ей другая «дочь», – этого довольно, чтобы вызвать серьезное беспокойство. Мы последуем за тобой в другой раз.

Ребекка поднял руки, и наступила тишина. Ради этой минуты Герейнт возглавил мятеж. Возможно, вскоре все оставшиеся заставы будут окружены вооруженной охраной. Если его войско сейчас повернет назад – несколько сотен безоружных мужчин, испугавшихся двух человек с ружьями, – значит, война проиграна. И все же он отвечал за жизнь всех этих людей.

– Дети мои, – сказал Ребекка, – мы отстаиваем наше право на свободу – свободу передвижения по собственной стране, свободу от гнета хозяев земли, которые готовы взвалить на нас непосильную ношу налогов и податей под всевозможными предлогами. На этой дороге стоит застава, которая мешает вашей матери. Сокрушить ее будет нелегко, потому что ее охраняют два человека, у которых есть ружья. Неужели они нас запугают?

– Нет! – решительно заявили несколько смельчаков. Им вторил одобрительный хор. Герейнт знал, что стоило ему потребовать и они снесут ради него ворота, оставив после себя несколько трупов. Ребекка не опустил рук.

– Мы окружим заставу, – сказал он. – Но нас никто не должен ни видеть, ни слышать. Вы будете ждать, дети мои, подальше от чужих глаз и в полной тишине, пока ваша мать будет говорить. Вы не покажетесь из укрытия и не станете подвергать себя опасности до тех пор, пока я не подам сигнал. Понятно?

– Да, мать, – сказал Шарлотта, а мужчины вокруг одобрительно загудели.

– Тогда ступайте, – заявил Ребекка. – Мои «дочери» отведут вас. Я подожду десять минут.

Он медленно опустил руки и наблюдал, как его дети уходят в темноту, подчиняясь железной дисциплине. Ребекка не раз обсуждал подобную ситуацию с «дочерьми» и все спланировал. Теперь настала пора проверить, сработает ли его план.

Шарлотта была одной из «дочерей», которая осталась рядом с Ребеккой. Тут же стояли мужчины… и одна женщина… из Глиндери. Марджед не ушла со всеми. Наверное, оставаться здесь было опасно, но Герейнт почувствовал необходимость видеть ее. Он задумался, глядя на Марджед, но сразу понял, что бесполезно приказывать ей уйти со всеми.

Она посмотрела на него, и впервые их взгляды встретились. Он увидел, как в темноте блеснули ее зубы.

Черт бы побрал эту женщину – ей нравилось все это.

Она знала, что ей нужно бояться. Возможно, она действительно немножко трусила. В группе, собравшейся вокруг Ребекки и Аледа, единственных всадников, чувствовалось почти осязаемое напряжение. Несколько сотен остальных мужчин растворились в темноте, образовав широкий молчаливый круг, сковавший кольцом ворота и домик, в котором спрятались двое мужчин с оружием.

Впервые возникла реальная опасность. Некоторых поймают, некоторых убьют. И все же, вместо того чтобы отступить, они вознамерились идти на штурм.

Но она не боялась. Почти не боялась. Ребекка восседал на коне такой спокойный и уверенный. И она верила ему. Возможно, глупо так слепо верить человеку с самой первой секунды знакомства, когда еще не было и намека на личные чувства. Но она действительно верила ему. И вместо отупляющего страха испытывала сейчас подъем в предчувствии приключения.

Она впервые встретилась с ним взглядом и поняла, несмотря на маску, что он раздумывает, как поступить с ней – посоветовать или приказать ей отправиться домой, прочь от опасности. Но она также поняла, что он не скажет ни слова. Он теперь знает, что она откажется уйти, а необходимость безоговорочного подчинения всех до единого участника похода поставит его в неловкое положение. И поэтому он промолчит. Они виделись всего-то два раза, но очень хорошо понимали друг друга. Она улыбнулась ему.

Он заметил ее, он думал о ее безопасности, и он уважал ее право решать самой, как поступать. Большего ей и не нужно. Он дал ясно понять, что не хочет продолжать с ней отношения. Но он также проявил о ней заботу. И еще раз подтвердил, что она не безразлична ему, этим единственным, задумчивым взглядом.

Нет, она почти не боялась. Только слышала биение собственного сердца, пока молчаливо ждала с остальными. Даже Ребекка и Алед не проронили ни слова. Десять минут тянулись дольше часа.

Наконец Ребекка поднял руку.