Настоящая принцесса и Снежная Осень
Шрифт:
Между тем Инго снова помолодел до себя нынешнего, но было заметно, что силы у него кончаются. Он оперся о спинку ближайшего кресла и чуть наклонился вперед.
— …и вернулись в музыкальный мир. Двадцать семь лет вы были величайшим виртуозом планеты. Да, в шестьдесят первом из-за болезни суставов вы перестали было играть, но амберхавенские магомедики сумели вам помочь, и вы снова начали выступать. Последний ваш концерт состоялся в Карнеги-Холл в ноябре семьдесят второго, в день вашего восьмидесятипятилетия. С первой супругой вы расстались ещё в Германии в тридцать восьмом — увы, из-за её нацистских убеждений. Второй раз вы женились
При слове «смерти» пальцы у старика в кресле разжались и смычок беззвучно упал в траву. Изморин с трудом поднялся, опираясь на виолончель, а кресло исчезло.
— Инго, — прохрипел он, — мальчик мой, за что ты меня так?
Инго прислонился спиной к колонне. И даже придержался за неё забинтованной рукой — точнее, за плеть плюща, обвившую мрамор. Но старик тоже еле держался на ногах и хватал морщинистым ртом воздух.
— Всех ваших учеников вы помнили, — беспощадно продолжал Инго. — С большинством состояли в оживленной переписке. — Инго приостановился. — Но меня среди них никогда не было. Никогда. И этот город… город точно… не ваш, — чуть задыхаясь, говорил он, глядя в глаза Изморину, — а вы… вы теперь даже колдовать… не можете — как оно вам? Быть просто… человеком? Давно забытые ощущения, да?
Изморин заслонился — как когда-то заслонялась от его давящего взгляда перепуганная Маргарита, вжимаясь в стену.
— Вы мирно скончались во сне в ночь на восемнадцатое марта восемьдесят второго, не дожив до девяноста пяти. На следующий день во всех газетах напечатали фотографии в траурной рамке — фантастически красивый старик с сияющей улыбкой. Это было ровно за два года до моего рождения.
От каждого слова Изморин вздрагивал, как от удара. Лизе показалось, что старик усыхает на глазах, а потом она поняла, что он оседает, как сугроб на солнце, и вот уже падает, и скрюченные пальцы, которые протянулись то ли удержаться за Инго, то ли вцепиться в него, повисают в воздухе, а потом темный силуэт без лица медленно осел, рассыпаясь на жухлую, тусклую осеннюю листву.
— Мы с вами никогда не встречались. — Инго глухо хлопнул в ладоши и взмахнул руками, словно бросая мяч.
Лиза услышала, как рядом тихо ойкнул кто-то из музыкантов. Но отвести глаз она не могла. Взгляд от ужаса как будто прилип туда, где на траве темнело что-то пыльное, бурое, сморщенное, оно съеживалось, сворачивалось, чернело на глазах, как горящая бумага, а потом в воздухе как будто вспыхнул беззвучный взрыв, взметнулся столб синеватого света, и над головой оглушительно хрустнуло.
Стеклянный потолок медленно-медленно пошел трещинами, словно в кино, и жуткие острые осколки медленно-медленно полетели вниз — на Лизу, на Лёвушку, на оркестр, на всех…
— Филин! — сдавленным голосом крикнул Инго. — Помогите, мне его не удержать!
Филин вскинул над головой руки, и все замерло.
Осколки повисли в воздухе.
Капли обрушившегося сверху ливня — тоже.
— Ничего себе, — вслух сказала Маргарита, почему-то оказавшаяся рядом с тем незнакомым лысым человеком.
Филин глубоко вздохнул, развел руками — и осколки, не причинив никому вреда, с шуршанием ссыпались
То темное, что лежало в траве, бесследно исчезло.
Инго побелел, закрыл глаза и сполз на пол.
Все кончилось.
И тогда Лиза пошла по залу — мимо Лёвушки, мимо Кости, мимо Маргариты, даже мимо Инго — хотя он, не открывая глаз, протянул ей руку, и она её коснулась на ходу. Она знала, куда ей сейчас надо, и дошла наконец, и ткнулась лицом Филину в теплый, колючий, пахнущий табачным дымом свитер, и так и осталась.
Эпилог,
Проснуться Лизе никак не удавалось. Когда она, наконец, разлепила правый глаз, вместе с ним проснулись и уши, и тут выяснилось, что за стенкой, в коридоре, уже давным-давно звонит телефон. Знакомым звонком.
— Спишь? — поинтересовался на том конце голос нового Хранителя города Санкт-Петербурга. — Полезное дело. А из окошка выглянуть не хочешь?
Лиза машинально повернулась. Из распахнутой двери комнаты ей в лицо так и хлынул солнечный свет. Спросонья можно было подумать, что на дворе лето.
— У тебя, конечно, окна не на улицу, — подозрительно спокойно продолжал Лёвушка, — но поглядеть все равно стоит. Только вы с Инго не уходите без меня никуда, я сейчас приду.
Лиза зашлепала босыми ногами к окну. Сначала голова не соображала, а потом как-то сразу вспомнилось все, что случилось за последние два дня. Лиза бы с удовольствием сочла это все сном, и преотлично жила бы дальше, но…
Над ровными рядами окон и над железными крышами торчало что-то черепичное. Лиза усиленно зажмурилась, потом открыла глаза. Башня Птичье Гнездо. Так.
Мимо окна пролетел кто-то маленький, юркий, на бирюзовых крылышках. Сильф. Так.
Лиза глянула вниз. Во дворе, на растрескавшемся асфальте, искрились на солнце островки снега, пересыпанного листьями. Сосед сверху, Николай Иванович, щеткой методично сгребал листья с лобового стекла своего «Москвича». Когда сильф сделал второй круг над двором, сосед задрал голову и посмотрел ему вслед с задумчивым недоумением: вроде бы что-то не так, но вот что? Из подворотни раздались гулкие голоса, и показалась пара гномов в полной боевой выкладке — шлемы так и сияют, бороды перекинуты через левое плечо, а топоры через правое. При виде автомобиля гномы замедлили шаг, и у них на лицах тоже выразилось недоумение — как у человека, который проснулся в незнакомой комнате. Они покрутили головами, оглядывая двор, потом остановились в двух шагах от соседа и принялись сосредоточенно наблюдать, как он чистит машину. Николай Иванович то и дело нервно оглядывался.
— Ой, — сказала Лиза. И со всех ног кинулась в соседнюю комнату — будить брата. «Хорошо ещё, что Бабушки дома нет. А то бы началось… Хотя, — тут Лиза замерла и потеряла тапок, — если Птичье Гнездо на Петроградскую переехало, то где же у нас теперь Дворец-то?»
— Инго! Там такое! Такое!
Инго просыпаться не хотел — сначала пытался спрятать всклокоченную голову под подушку, потом умоляюще бормотал: «Лизкин, ну имей совесть, ну ещё пять минут…» Лиза не отставала:
— Да Инго же! Там Радинглен во дворе прямо!