Настоящая рождественская сказка
Шрифт:
В обычной жизни я рассеянный человек, способна потерять ключи, зонтик, перчатки, документы. Еще я не умею быстро принять решение. Если вижу в магазине две подходящие пары туфель, начинаю метаться между ними, пока не упаду без чувств. Но в экстремальной ситуации откуда-то берутся хладнокровие, решительность и ясность мыслей.
Я мгновенно расстегнула ошейник, потом сняла с себя куртку, свитер, завернула в них безучастно обмякшее тело Мусика и понеслась к машине, чувствуя, как мороз дерет мои голые плечи.
Устроив мопса на сиденье, я включила на полную мощность подогрев кресла и, накручивая одной рукой руль, второй принялась нажимать на кнопки телефона. Сын моей ближайшей подруги ветеринар, владелец одной
Когда умирающий пес был вручен бригаде врачей, я упала в кресло и попыталась собрать расползающиеся, словно муравьи, мысли. Викуловым звонить и сообщать о находке Мусика я не стала. Вам мое поведение кажется странным? Вы бы мгновенно утешили людей, оплакивающих любимого мопса? Меня от звонка Ане удерживал простой вопрос: кто посадил Мусика в бытовку? Чьи руки сначала подманили веселого, никогда не видевшего от людей ничего плохого песика, а потом привязали его в ледяной будке? Наверное, Мусик плакал, пытался разорвать веревку, а потом смирился и решил умереть, покорился судьбе, маленький, несчастный пес, не понимающий, за что его так… А действительно, за что? И кто? В доме Викуловых посторонних людей практически не бывает. Тех, кто переступает порог шикарного особняка, можно пересчитать по пальцам. Здесь находятся лишь свои. И кто из них решил убить Мусика? Сеня? Аня? Катя? Горничная Леся? Света? Шофер Коля? Бред. Все они обожают мопса и нещадно балуют его, но, как ни тяжело это признавать, кто-то из своих безжалостно бросил собачку замерзать в таком месте, где его бы гарантированно не нашли до весны. Думаю, через неделю убийца бы зашел в вагон, снял с трупика ошейник, отвязал веревку от штыря и ушел. Дело потом можно было представить как несчастный случай. Ну пошел Мусик пописать, толкнул из любопытства дверь бытовки, попал в вагончик, а наружу выйти не сумел. Створка-то раскрывается внутрь, из сараюшки ее мопсу никак не открыть.
Значит, сейчас я ничего никому сообщать не стану, вернусь домой, лягу спать, а утром попытаюсь сообразить, что делать дальше.
Но на следующее утро меня одолела мигрень. Тот, кто знаком с этой болячкой, пожалеет меня. Раскаленный железный прут вонзился в мозг, к горлу подступила тошнота, озноб колотил тело. Целых три дня я провалялась под одеялом, неспособная поднять даже веки, потом мигрень, как всегда внезапно, оставила меня в покое.
Первым делом я позвонила ветеринарам и узнала радостную весть: Мусик жив и здоров, похоже, приключение не отразилось на его настроении и аппетите. Он с охотой ест все, что ему дают, снует по служебным помещениям клиники и превратился во всеобщего любимца. Напомнив Денису, что он никому не должен рассказывать о местонахождении Мусика, я собралась выпить кофе, но тут зазвонил мобильный:
– Даша, – послышался совершенно убитый голос Кати, – срочно приезжай! Сегодня огласят папино завещание!
– Что? – заорала я. – Какое завещание?.. Чье завещание?..
– Папино… – тихо ответила Катя.
– С какой стати оглашать завещание Сени! Он, слава богу, жив-здоров!
– Ты что, Даша, папа же умер!
– Что? – заорала я. – Когда?
– Той же ночью, когда мы искали Мусика.
– Не может быть! Почему же я до сих пор ничего не знаю, – в растерянности забормотала я. – Впрочем, я три дня валялась в кровати, сотовый отключила, к домашнему телефону не подходила. – Сеню уже похоронили?
– Нам пока не отдали тело, – заплакала Катя. – Не знаю почему, милиция какие-то формальности соблюдает… Я тебя умоляю, срочно приезжай. У нас тут происходит нечто несусветное.
– Еду! – завопила я и бросилась во двор.
В доме Викуловых опять пахло валокордином.
– Входи, – кивнула Катя, – ступай в кабинет.
– Но… – забубнила я.
–
– Кто?
Дочь Сени не ответила на вопрос, она молча подтолкнула меня к лестнице. Я поднялась на второй этаж и огляделась.
В большой комнате вокруг овального стола сидели люди, большинство из которых я отлично знала. Аня, одетая в черное платье, ее сестра Света, тоже в трауре, горничная Леся и шофер Коля. Впрочем, была тут и незнакомая пара. Мужчина лет шестидесяти и девушка, похожая на студентку.
– Теперь все в сборе? – спросил мужчина.
– Да, – прошептала Света, – хотя мы ничего не понимаем…
– Начну сначала, – спокойно сказал незнакомец, – я, Андрей Валерьевич Ильин, адвокат. У меня хранится завещание Семена Сергеевича.
Аня подняла глаза, обведенные черными кругами.
– Сениного юриста зовут Иван Петрович Юдин.
– Верно, – кивнул Ильин, – но завещания-то у него нет.
– Нет, – эхом отозвалась Света, – он нам звонил и сказал, что не раз напоминал Сене о необходимости составить распоряжение на случай возможной кончины, но тот только смеялся… Ну кто бы мог подумать, что он так поступит!
В голосе Светы звучали слезы.
– Прекрати, – неожиданно сказала Катя.
– С какой стати ему такое в голову пришло, – причитала та, – застрелиться! Бросить нас!
Леся кинулась к двери, я побежала за ней.
– Погоди!
Горничная остановилась.
– В чем дело? Я хочу воды принести.
– Семен покончил с собой?
– Да. Вы не знали?
– Нет.
– Ужасно, – поежилась Леся, – это произошло в ту ночь, когда Мусика бедного искали. Вы уехали, Катя спать пошла, а Семен Сергеевич с Анной Тимофеевной ругаться снова затеяли. Я от греха подальше в своей комнате затаилась. Хозяева последнее время частенько ссорились, вот я и побоялась под горячую руку им попасть. Повизжали они, потом все стихло, а я заснула, чаю выпила и закемарила, да так крепко! Меня Колька разбудил, шофер. Вошел и говорит: «Че с хозяином? Велел к девяти «мерс» подавать, я приехал, стою, жду, уж одиннадцать пробило, а Семен не выходит. Мобильный молчит, домашний тоже никто не берет, спальня заперта, может, он проспал?»
Встревоженная Леся пошла на второй этаж и постучалась к Сене. В ответ не раздалось ни звука. Тогда горничная поскреблась к хозяйке и обнаружила Аню спящей. Подумав, что хозяйка после скандала с мужем приняла снотворное, Леся толкнулась к Кате и удивилась, та тоже посапывала под одеялом.
Не решившись их будить, горничная стала стучать в дверь Семена, в конце концов перепуганный Коля плечом снес створку. Леся глянула в комнату и рухнула в обморок. Хозяин сидел в кресле, голова его была окровавлена, около безвольно опущенной руки валялся пистолет.
– Откуда он взял оружие? – прошептала я.
– В тумбочке держал, – пояснила Леся, – все честь по чести, купил в магазине, разрешение от милиции имел. Хотя и в охраняемом поселке живем, да лес кругом, мало ли что случиться может.
– С какой стати Сеня покончил жизнь самоубийством? – пробормотала я. – Он письмо оставил?
– Нет! – воскликнула Леся.
– Тогда отчего вы решили, что он сам застрелился?
Прислуга вытерла лицо рукавом.
– Так он запись сделал, кассета в магнитофоне стояла. Менты приехали, щелкнули клавишей, и сразу голос раздался. Меня-то в понятые взяли, вот я и услышала: «Жизнь моя стала ужасной. Сплошной скандал. Я очень устал. Больше не могу! Прощайте! Завещание слушайте все вместе. Оно покажется вам странным, но так вам и надо! Тащил всех в зубах, нет больше сил. На этом свете было только два существа, которые искренне любили меня. Моя собака, она уйдет со мной, и моя настоящая дочь»… Я ничего не поняла! – шмыгнула носом Леся. – Настоящая дочь. А собака! Семен Сергеевич, что, Мусика убил? Но он же его вместе с нами искал.