Настоящее сокровище
Шрифт:
— Я был не таким, как другие дети. Наша семья слишком часто переезжала с места на место, я жил в экзотических странах, и к тому же, не забывайте, я тоже был единственным ребенком.
— Так, значит, — медленно сказала Тори, — вы привыкли полагаться только на себя и ни от кого не зависеть.
Она все поняла. Впрочем, он этого ожидал.
Митчелл кивнул и почувствовал, как отросшая щетина царапнула шею. Он не брился с самого отъезда из Шотландии.
— Я ощущал себя старше своего
— Я тоже, — просто сказала она. — И потому временами мне бывало одиноко. — Тори вдруг оживилась. — А что, если нам пойти прогуляться по берегу океана? Там вы мне и расскажете о наших прапрапрадедах. А кофе мы можем взять с собой.
Митчелл вызвался помыть тарелки, и Тори с готовностью приняла его помощь. Пока он мыл посуду, он сменила свои легкие открытые сандалии на более прочные туфли, ибо дизайнерская мысль вряд ли предназначала их для лазания по скалам. Потом они налили себе еще кофе и побрели по тропинке, пересекавшей идеально подстриженную зеленую лужайку, к синей-синей воде.
— Итак, когда-то, много лет тому назад, жили-были два брата-близнеца… — Митчелл слово в слово повтори начало своего рассказа.
Тори прекрасно запомнила это вступление с первого раза, но ей доставляло такое удовольствие вслушиваться в неспешный ритм повествования, напоминавшего древний эпос.
— Лэрд и его жена, родители близнецов, возрадовались, и все члены клана Стормов вместе с ними. Старшего назвали Ангусом, это был мой прапрапрадед.
— А его младшего брата, который родился всего на несколько минут позже, назвали Эндрю, и это был мой прапрапрадед, — продолжила Тори.
Рассказчик кивнул и отпил немного кофе. Несколько секунд помолчал, с восторгом — нет, решила Тори, не отрывавшая глаз от его лица, с упоением, вот верное слово, — с упоением наблюдая за полетом чайки, парившей в потоках легкого океанского бриза.
— И много лет братья жили дружно, во всяком случае, так казалось окружающим, — снова заговорил он. — Они были очень похожи, и, возможно, именно это и послужило в конце концов причиной раздора.
Тори хотелось знать абсолютно все.
— В чем они были похожи?
Митчелл сощурился от яркого полуденного солнца.
— Однажды — мне было тогда лет двенадцать или тринадцать — я провел на острове Сторм каникулы.
Девушка хорошо запомнила, что его родители никогда не возвращались в Шотландию.
— А ваши родители не поехали с вами?
— Нет, они остались в Сингапуре, сославшись на то, что у них не хватило денег на три билета, но все мы понимали, что это не более чем отговорка.
— Вы были богаты?
— Достаточно, — лаконично ответил он.
— Итак, вы совершили путешествие без семьи.
— Да.
— Разве носить килт было запрещено законом? Он кивнул.
— Запрет на ношение тартанов существовал уже более века к тому моменту, когда художник писал портрет Ангуса и Эндрю.
—И?..
— С первого взгляда на портрет мне стало ясно, что юноши, изображенные на нем, — братья-близнецы. Светло-рыжие волосы, зеленовато-голубые глаза, квадратная форма подбородка, широкие плечи, прямой взгляд, осанка — словом, все говорило об их родстве.
Тори поднесла руку к горлу и стала задумчиво наматывать на палец золотую цепочку.
Какое-то время они шли молча. Дом уже давно остался позади, впереди возвышались скалистые утесы, за ними тянулся песчаный пляж, и насколько хватало глаз простирался океан.
— Интересно, что же послужило причиной раздора между ними, — сказала Тори.
Митчелл пожал плечами:
— Никто не знает, с чего все началось. Может быть, они поссорились из-за денег, может быть, из-за владений или из-за лучшей лошади в конюшне, или из-за арендаторов, кто теперь знает.
Тори приложила к глазам ладонь козырьком и вгляделась в даль океана: там виднелся белый парус лодки, похожей на огромного сказочного лебедя.
— А может быть, они поссорились из-за женщины? — предположила она.
— Может быть.
— Итак, между братьями началась вражда.
— Что ж, можно сказать и так.
«Если мне не изменяет память, — подумала Тори, — он первый употребил это слово». Девушка медленно опустила руку и повернулась к нему:
— А как бы назвали это вы?
— Войной.
— Войной? — переспросила она, и голос ее прозвучал резче, чем ей бы хотелось.
Митчелл ответил ей холодным безжалостным взглядом:
— Они объявили друг другу войну.
— Но почему?
Его красивое лицо на мгновение потемнело.
— Жестокость в крови у шотландцев. Нет, он не может так думать. Не может.
— Истинный сын Шотландии живет и умирает с оружием в руках.
Тори поняла, что Митчелл говорит искренне.
— В сердце своем каждый шотландец прежде всего воин, — продолжал он.
— Простите, в каком времени вы все это говорите? Ему потребовалось целых тридцать секунд, чтобы ответить на этот до смешного простой вопрос.
— В настоящем.
Он действительно имел это в виду.
— Даже вы?
— Даже я.