Наступление
Шрифт:
— А то ж. Дело хорошее. Мяса то нет нормального.
— Дело хорошее — подтвердил Гуров
— А то! С ягодами таежными и с приправами местными. Пальчики оближешь.
Когда начальник колонии
— Обиженку играешь?
Терещенко промолчал
— Запомни одну вещь. Люди — могут быть не правы. А родина — всегда права. Потому что она, с. а, тебе жизнь дала. Мамка это твоя, понял? К тебе — с доверием, а ты мамку свою…
Сколько они молчали… сказать трудно. Просто сидели и смотрели друг на друга. Нет, не мерялись взглядами, ерунда все это, кто кого переглядит. Просто один — пытался постичь правоту другого, отбросить все то мерзкое, низкое, что есть в душе, копошащуюся там обиду, горечь, злобу. Вырвать это из себя, выплюнуть, выкинуть, забыть.
Как в свое время, в сорок первом — из-под расстрела, из пыточных на фронт шли. И ведь шли! Не для того, чтобы на ту сторону перейти — чтобы сражаться шли! И сражались! Почему-то никому не приходило в голову — сыпануть песку в работающий государственный механизм, отомстить за причиненную обиду. Ну не было тогда в головах этого.
Правильно это или нет — Бог судья. Но мы победили.
— На мне приговор висит — сказал после этого молчания Терещенко
— Об этом — не беспокойся. Другие люди решать будут…
Барыбино, продолжение
11 декабря 1987 года
— Так с тебя что, судимость не сняли? — изумился замнач
— Нет. Показали протест по моему приговору, внесенный замом генерального прокурора в Верховный суд. А дальше — как работать буду…
— Чудны дела твои господи…
— Как в гражданскую — подал голос молодой — тогда тоже, люди и со смертным приговором работали.
Водитель имел незаконченное высшее по истории.
— Сейчас не гражданская — сказал зам нач.
— Вот как? — послышалось с заднего сидения — а что тогда? Самая что ни на есть гражданская. Даже не гражданская — социальная. Уже идет…