Наступление
Шрифт:
Афганистан, провинция Хост
Перевал Сатыкандав
23 ноября 1987 года
Одного из пулеметчиков, что сейчас, темной ноябрьской ночью пытался нащупать спускающихся парашютистов, звали Сангар, и это имя подходило ему как нельзя лучше, потому что с пушту оно переводилось как "поле сражения". Более того, он относился к роду мизи, к тому же самому, что и моулави Джелалутдин Хаккани, воин племени джадран и амир всех бандформирований в провинции Хост назначенный на свой пост Советом Семи. Еще большее уважение (и достаток в дом) ему приносило то, что владеть крупнокалиберным пулеметом ДШК его учили шурави-мушаверы в своей школе. В отличие от учения в пакистанских лагерях, откуда приходила молодежь шурави-мушаверы учили вдумчиво и тщательно, не жалея ни сил ни времени, порой занимаясь с курсантами индивидуально. Если в Пакистане мушаверы* понимали, что пулеметчик ДШК живет в среднем два захода вертолета, и исходя из этого рассчитывали и время и боеприпас, необходимый для обучения — то шурави-мушаверы занимались с ним три месяца,
Как он встал на джихад? Да очень просто, точно так же, как и все встают. Сначала его взяли в армию — гребли Афганцев в армию своеобразно, облавами. Он приехал в Хост купить муки и керосина для своей семьи, в это время базар кружили, начали проверять документов. Денег, чтобы откупиться у него не хватило — хотя то что было отобрали — и так Сангар стал защитником революции.
Их привезли в лагерь под Кабулом, где постригли, накормили и выдали одежду. Потом пришли шурави — они все выглядели совсем не страшными, не такими как о них говорили — обычные мужчины, в отличающейся от афганской, более светлой форме, кто-то с усами, кто-то — в дешевых очках от солнца. Они заставляли бегать, прыгать, выполнять какие-то дурацкие упражнения — и в конце концов Сангара и еще нескольких людей, среди которых было четверо его соплеменников выбрали учиться на пулеметчиков — он тогда этого не знал, их просто посадили в крытую машину и повезли.
Один из соплеменников Сангара по имени Фаридун сумел сбежать из лагеря на третий день — а вот Сангар, немного поразмыслив решил этого не делать. В конце концов — ему дали одежду, его здесь трижды в день кормили, ему платили какие-то деньги, пусть и небольшие и его здесь учили забесплатно, хотя в Афганистане никто и никого бесплатно не учил. До того, как его загребли в армию он и его молодая жена жили совсем даже не сытно, денег постоянно не хватало, а их жилище комфортом напоминало постройки, в которых богатые люди держали своих лошадей. Да к тому же в те времена считалось, что будущего у моджахедов нет, и рано или поздно шурави и те, кого они поддерживают — победят душманов и так думали даже шейхи и вожди племен, шедшие на переговоры с народной властью и заключавшие соглашения о перемирии. Возможно — если он честно отслужит в армии и вернется в свой кишлак — новая власть не будет его притеснять и возможно даже даст что-то. Так подумал Сангар — и остался в народной армии.
Шурави учили хорошо, тщательно — Сангар, который до этого из оружия знал только старый британский Ли-Энфильд, доставшийся ему от отца и у которого приклад был полностью покрыт металлическими клепками — теперь досконально знал два типа пулеметов, ДШК и НСВ, мог обслуживать и стрелять из любого из них, умел стрелять из автомата, метать гранаты и перебегать под огнем. Еще его научили читать и писать на родном языке, отчего Сангар сразу возгордился — из грамотных в их кишлаке был лишь мулла, после каждого пятничного намаза мужчины собирались в круг возле него, а мулла рассказывал им о том, что происходит в мире и в Кабуле. Он говорил им, что шурави плохие, что шурави хотят отнять у афганцев земли, женщин и золото, что они хотят уничтожить религию ислам и сделать всех мужчин рабами. Не поверить в это было трудно — особенно после карательной экспедиции Амина, когда многие из соплеменников Сангара были убиты просто за то, что встретились на пути и были людьми Джадран. Сейчас же — Сангар мог написать свое имя, расписаться, мог прочитать газету и даже мог написать целое письмо — хотя писать его было некуда, оставшаяся в кишлаке жена была неграмотной. Он даже подумывал, что когда вернется в кишлак — то на всякий случай, научит и жену читать и писать, хотя знал, что мулла этого не одобрит, что это — против Аллаха. Хотя Сангар больше не верил мулле и не собирался слушать его.
Три года службы прошли довольно быстро, он служил в третьем корпусе и не раз ходил на боевые операции. С самого начала его амер — в звании капитана — разъяснил ему, что вперед рваться не следует, и усердствовать — тоже не следует. Шурави эту войну затеяли — вот пусть сами и воюют. Надо просто делать вид, что воюешь, а чуть что — просить помощи у шурави и они обязательно помогут. Сангару было стыдно, потому что он был пуштуном, был воином Джадран и происходил из рода мизи, из славного рода, давшего Афганистану немало добрых воинов, как и все племя. Но капитан был старше, и капитан был его начальником, амером, его следовало слушаться. Тем не менее — Сангар со своим расчетом воевал хорошо, и один раз на операции точным огнем с предельной дальности уничтожил две пулеметные точки моджахедов. За это большой амер-шурави после боя вызвал его из строя, пожал руку и подарил часы, которые в Афганистане были большой ценностью и были далеко не у каждого. Говорили, что Сангару дадут еще медаль, или даже орден — но почему то не дали.
А потом Сангар, отслужив, вернулся в родной кишлак. Работы там естественно не было — какая работа в кишлаке, многие жители посматривали на него косо, а женщины обижали его жену, потому что он служил на шурави, а у этих женщин мужья воевали, а многие — погибли, воюя в рядах муджахеддинов за ислам.
Пришли к нему довольно скоро, нет, не ночью — белым днем возле его дома остановилась машина и трое мужчин вошли в его дом. Он знал, кто это такие и откуда пришли — но они были гостями, и он не мог не пустить их в свой дом, а еще они пришли без оружия и не сделали ничего дурного. В доме, когда они сели за скудный достархан и выпили чая, один из мужчин — в черной чалме***, с длинной черной бородой и белыми, бешеными глазами неспешно достал толстую пачку денег и бросил ее перед Сангаром. Он сказал, что братья наслышаны о том, как он воевал а стороне шурави — но все они братья, и они не держат на него зла. Просто если он три года отслужил в народной армии — значит надо чтобы он три года отслужил в армии муджахеддинов, воинов Аллаха. Тем более, что у них есть крупнокалиберные дэшэка****, но мало братьев, умеющих обращаться с ними и тем более чинить их. Ели он согласится — то уважаемая Марьям-ханум (тут гость допустил бестактность, по пуштунскому кодексу чести Пуштун-Валлай ему вообще следовало делать вид, что кроме Сангара в доме никто не живет) может отправиться в Пакистан, где братья найдут ей работу, и помогут положить деньги в банк для сохранности, или вложить в дело, чтобы они давали рост. А он сам будет получать… для начала восемь тысяч афганей в месяц. Это не считая того, что находится в этой пачке, это так подъемные. Ну и… за каждый сбитый вертолет к примеру пятьдесят тысяч афгани которые в расчете делятся между всеми. Самолет — семьдесят тысяч. Бронетранспортер — двадцать тысяч. Автомашина — десять.
Вот таки и воевали.
Подумал — подумал Сангар и… согласился. А что было делать. Работы — нет что здесь что в городе. Если отказаться — вырежут всю семью, ни это могут, для тех кто приходит по ночам — нет ничего святого. Он в тот момент как-то некстати вспомнил своего капитана — тот говорил, что стрелять по единоверцам грех. Вот тебе и грех…
Ну и… согласился, конечно. Спросил — где бумага, чтобы подписать, потому что в армии он привык расписываться, когда выдают деньги — а бородатый рассмеялся гортанным, клекочущим смехом, и сказал, что слова мужчины достаточно, а Аллах не любит нарушителей клятв.
Так Сангар стал командующим сектором, в первый же день ему приставили молчаливого пехлевана, то ли защищать, то ли убить если он решит изменить джихаду, и дали под начало двадцать пацанов, пришедших из Пакистана, совсем еще бачей. Один был больной и он отправил его лечиться, прикинув, что в случае чего встанет за пулемет сам. А пехлеван будет подавать патроны — должен же он что-то делать, а то молчит… даже имени не назвал.
В первый же день он провел смотр технической части и навыков личного состава. То и другое заставило его вспомнить слова, которые говорили шурави-мушаверы, когда были чем-то недовольны, он не знал, что они означают — но запомнить запомнил. Пулеметов у него было пять, все — Тип-59, китайские ДШК, из них новый только один. Еще один … из него пытались стрелять, но не получалось, Сангар произведя неполную разборку, понял, что перед стрельбой соплеменники даже не удалили консервационную смазку, отчего пулемет то и дело спотыкался. Еще на одном ДШК нерадивый расчет стрелял длинными очередями и наглухо запорол ствол. Короче говоря — матчасть отдельного батальона ПВО моджахедов была далеко не в полном порядке.
Не лучше дело было и с личным составом. Из девятнадцати подчиненных — только семеро хоть как-то знали матчасть пулемета, оказалось, что в Пакистане считали, что вторым и последующим номерам расчета знать матчасть вовсе не обязательно. Проведя контрольные стрельбы, Сангар нашел только двоих, которые хоть что-то смыслили в искусстве стрельбы из крупнокалиберного пулемета с упреждением по воздушным целям, о таблицах поправок же не слышал ни один. Остальные же искреннее считали, что чем больше пуль в минуту они выпустят, тем вернее собьют проклятую летающую шайтан-арбу.
Времени у них было немного, и Сангар понимал это. В сущности, ему не нравилось то, что происходило — моджахеды сразу двумя фронтами заблокировали город Хост, установили позиционный район ПВО на трассе подлета самолетов из Кабула, окопались по обе стороны идущей через перевал дороги и объявили блокаду Хоста. Полной блокады, конечно добиться не удалось — лихие летчики — шурави несмотря на постоянные обстрелы делали свое дело, приземлялись в Хосте и поднимались с постоянно обстреливаемого аэродрома в воздух — но и то что удалось сделать ставило город и провинцию на грань голодной смерти. Целый город не насытишь тем, что привозят самолеты, да кроме того нужна не только еда, нужны боеприпасы и многое другое, чтобы держаться. Лично он, Сангар — доведись кому спросить его мнения о происходящем — сказал бы, что надо оставить в покое шурави, и пусть они уходят, тем более что они уже объявили об этом. Не следует дразнить тигра, даже если он ранен, даже если тебе удалось пустить ему кровь — раненый тигр все равно остается тигром. Но мнения Сангара по политическим вопросам никто не спрашивал — его дальнего родственника моулави Хаккани интересовала только эффективная оборона района от воздушных атак, и только по этому вопросу он и его люди готовы были слушать Сангара. Поэтому он просто делал свою работу, добросовестно, как его научили шурави. На сегодняшний день кое-чего ему удалось добиться — два наиболее изношенных пулемета у него забрали, а взамен прислали два новых, один — слава Аллаху — советский, второй — почему то румынский, но уж по всякому лучше китайского барахла. Удалось ему подтянуть и знание матчасти, а так же — под страхом репрессий — исключить из рациона зенитчиков вечерний косяк с коноплей и заставить их учить поправки.